На изгибе небес. Валерий Гудошников

у интуристовских гостиниц? Фарцовка да проститутки. Был разговор, затем другой. До повышенных тонов дошло. Жена грудью на защиту встала: не травмируй ребёнка. Он взрослый и знает, что делает. Сам всю жизнь бродягой живёшь, так дай ему по человечески пожить. Ребёнку двадцать пятый годочек идёт уже, а что он видел? Жить по её понятиям по человечески – это дружить с иностранцами и шляться по барам.

      И, что меня удивило, дочь её поддержала. Такая-то вот штука. Да и не мудрено. Дочь на мать похожа – значит и характер её. На отца – скорее всего его и характер. Гены, одним словом…

      Семёныч надолго замолчал, изредка затягиваясь сигаретой и что-то вспоминая. Молчал и я, хотя хотелось спросить, как складывалась дальнейшая жизнь его семьи. Что-то мне подсказывало, что он сам продолжит эту тему. Так оно и вышло.

      – Вот, говорят, про таких, как я: упустил воспитание детей. Может быть. Но как это совместить? Как? Если – я уже говорил – дома всю жизнь был наездами. Но ведь жена-то всю жизнь дома. Как только забеременела, так и перестала работать. И больше не работала. Денег хватало. Казалось, сиди дома и занимайся воспитанием детей. А она больше занималась походами по магазинам. Вместо музеев. И детей с малых лет к этому приучила. А привычка – известно – становится второй натурой. В общем, выросли детки потребителями.

      – Жизнь исправит, – несмело возразил я.

      – Да нет, пожалуй, поздно, – вздохнул он. – Ничего уже не исправить и не вернуть. И всё сначала начинать тоже поздно. Дочери сорок и она всё больше начинает приобретать худшие начала матери. Такая же брюзга под девяносто кило весом. Лицом, правда, смазливая. Как и мамка была. Я не зря тебе говорил: прежде, чем выбирать подругу жизни, посмотри на будущую тёщу. Хорошо посмотри. Муж её, зять-то мой – а я его не знал и на свадьбе не был – доченьку мою три года терпел, не выдержал, оставил квартиру и уехал на Сахалин. Иначе ему такое бы сказал, что и тебе. На тёщу, мол, смотреть надо было. Сейчас вот думаю, я бы тоже не выдержал. Да дело в том, что дома-то я почти не бывал с нашей работой. Неделя-другая – и снова на месяцы в дальние края. Это и спасало от развода.

      – И… где же она теперь, ваша дочь?

      – А где ей быть? В Ленинграде и живёт. Нигде не работает. Надо отдать ей должное – английский выучила в совершенстве, и занимается на дому частной практикой. Денег хватает. И бывший зять хорошим парнем оказался. Регулярно, без всяких алиментов, переводит с Сахалина приличные суммы. Да и моими деньгами они, как и прежде, распоряжаются через доверенность в банке.

      Веришь, я даже своей зарплаты толком не знаю. Примерно сужу по налёту. Плюс классность сорок процентов, плюс всякие полярные надбавки. Короче, сам понимаешь. Мне много одному надо ли? Вот, – кивнул на форменный пиджак, висящий на вешалке из оленьего рога, – круглый год это и таскаю.

      – Она что же, одна живёт?

      – Зачем одна? С сыном. Ему – внуку моему – 13-й год пошёл. Волчонком растёт. Сказывается отсутствие мужской ласки. Видимо, и моим детям этого не хватало. А, может,