На изгибе небес. Валерий Гудошников

пронеслись, как истребитель на форсаже. Женат? Дети?

      – Пока нет.

      – А дама сердца?

      Я ответил, что таковая есть. Знаком с ней два года. Но за эти два года виделись не больше десяти раз, ибо сам месяцами с такой работой дома не бываю, да и она в другом городе живёт.

      – Вот оно как! – Он помолчал. – Думаешь, ждёт?

      В ответ я снова только пожал плечами. Что можно сказать, если не видишься месяцами. Вроде бы ждёт.

      – Тогда плесни-ка по глотку, – кинул он на бутылку со спиртом. – Расскажу я тебе, раз уж ты приметил моё молчание, о своей жизни бродячей. Может, для себя какой-то вывод сделаешь. Или, – улыбнулся грустно, – рассказ напишешь когда-нибудь.

      Выпили. Закусили. Закурили.

      – Родителей её знаешь? Что за семья? – затянувшись и резко выдохнув дым, спросил он.

      – Нормальная семья. Отец с матерью на заводе работают. Кроме неё есть ещё две сестры и брат. Она самая старшая.

      – Из многодетной семьи, выходит. Значит, не избалована. Это хорошо. На кого из родителей походит? Характером, привычками, фигурой?

      Я ответил, что недостаточно хорошо знаю её родителей, чтобы сделать какой-то вывод. Ну а уж фигура-то тут и вовсе не причём. Хотя, кажется, есть сходство с матерью.

      – Вот оно как! Не при чём, говоришь? – выдохнул он очередную порцию дыма. – Когда-то и я так думал. Толстая, стройная?

      – Ну что ты, Семёныч!

      – Я про твою будущую тёщу спрашиваю.

      – А-а! Приличная, – улыбнулся я. – Под центнер.

      – Тяжёлая походка, неспешные движения, слабая одышка, фигуры, как таковой, уже нет, бывают приступы ворчливости, вспыльчивости и раздражительности. И это на пятом-то десятке!

      – Кажется, есть такое, – снова улыбнулся я, припомнив, что замечал несколько раз вспышки неожиданной раздражительности и ворчливости по абсолютно пустяковой причине. Но никакого значения этому не придавал.

      – А чего ты улыбаешься? О генетической предрасположенности что-нибудь слышал?

      – Конечно!

      – И тебе не приходило в голову, что твоя стройная как мотылёк невеста к сорока пяти годам может стать такой же толстой брюзгой и, скорее всего, станет. И будет ворчать по любому поводу, трудолюбиво отравляя жизнь тебе, себе и детям. Гены, брат, их невозможно переделать. И ты, в конце концов, когда-то не выдержишь. И конфликт обеспечен. А когда это длится долго – ужасно надоедает.

      Я ответил, что с позиций генной наследственности он, вероятно, прав. Да и не принял я пока решение о женитьбе. По простой и распространённой в СССР причине отсутствия жилья, которого, якобы бесплатного, женатики, скитаясь по чужим углам, ждут иногда по десять и более лет. Хотя и деньги есть – по советским меркам, получая в среднем 600 рублей, лётчики считались миллионерами – можно бы и купить квартиру или кредит оформить, но ни того, ни другого в стране сделать невозможно. А ведь вот тут, на Севере, много людей с деньгами и почему бы не запустить ипотечные процессы, как на Западе. Там больше половины населения в кредит живёт. Но ведь живёт. Жизнь-то однажды