На изгибе небес. Валерий Гудошников

жену или дочь. Иногда и прокатывало.

      А я думал об ином. Что вот здесь, на краю земли, где до Америки всего несколько сотен километров, а до моей родины больше пяти тысяч, встретил человека, который знал отца моего школьного друга Славки дядю Васю. Но не знал он, что нашлась потом у него семья. И дядя Вася, бросив жену и сына Славку, уехал на Донбасс к старой семье. А вскоре, по слухам, там и умер. А мы со Славкой остались безотцовщинами. Впрочем, таких детей в нашем классе было подавляющее большинство. Обо всём этом я и сказал заслуженному штурману СССР Вадиму Семёновичу. На этот раз он не произнёс своё «Вот оно как!», а просто по фронтовому выругался. И спросил:

      – Тогда ты должен и Фёдора Мартынчука знать, и Ивана Шмелёва.

      И я ответил, что дядю Федю Мартынчука – он оставил семью, когда сыну Анатолию исполнилось шесть лет – и дядю Петю Шмелёва – с его сыном в одном классе учились – прекрасно помню. Дядя Федя, кажется, уехал в Одессу с какой-то радисткой, а вот Шмелёв один из немногих, кто осел в Заречном навсегда. По крайней мере, его сын – тоже Пётр – был едва ли не единственный из наших школьных друзей, кто имел отца. Да, ещё Вовка Курчак.

      Но у него отец умер, весь израненный был, штрафбат прошёл, инвалид первой группы. И пил очень. Да тогда все фронтовики, кто живые остались, пили. И не так, как мы сейчас, по глотку.

      – Вот оно-о, как! – протянул он своё изречение. – Пятидесятые годы! И радостные и тревожные. Многие тогда фронтовые друзья после войны растерялись. Иные за границей оказались. Вот и я потерял многих военных друзей. А в пятьдесят четвёртом был уже далеко от родины. В Антарктиде. Другие люди, другие проблемы и заботы. Там проблемы выживания не легче фронтовых проблем были. А иногда и труднее.

      Вот сейчас – он глянул на запорошенный термометр за двойным стеклом – всего двадцать семь минус. И ветерок всего метров пятнадцать-восемнадцать. Это же лето! В Мирном – помню – за пятьдесят было и стоковый ветер с купола до сорока метров. Стоять без канатов невозможно на таком ветру при видимости один-два метра. Первое время два парня вот так пропали. Вышли за порог, вылезли наверх и… пропали. Метеоролог и гляциолог. Тогда мы сами не знали, куда попали. А это, по сути, другая планета.

      – И что же, не нашли ребят?

      – Пытались искать, когда пурга закончилась. Но легко ли найти в Антарктиде иголку в снегу? Тогда две недели так мело, что едва откопались. Тысячи лет парни там, где-то законсервированные, лежать будут. Может, и рядом где-то, а, может, и за километры утащило пургой. А как искать? Всю, Антарктиду, брат, лопатами да ломами не перекопаешь. Ну, а уж если кто в трещину загремел… Вечный покой!

      Вот из таких происшествий потом инструкции по безопасности слагались. Ходить только в связке в случае необходимости выхода наверх в такую погоду. Как альпинисты. И по специально натянутым канатам. Они вот и тут кое-где есть. Хотя здешние метели с антарктическими не сравнить. Мы же там, как кроты, под землёй, под трёхметровым слоем снега жили. Внутри тишина,