Бог, которого не было. Черная книга. Алексей Френкель

твою. Когда ты ее снова встретишь…

      – Если, – перебиваю я.

      – Когда, – упрямо повторяет Данила. – Так вот, когда ты ее встретишь – не отпускай больше!

      – Н-н-ни за что н-н-не отпускай, – добавляет Володя Бурдин.

      Не отпущу, обещаю я себе. И «Смысловые галлюцинации» больше не буду слушать. Н-н-никогда н-н-не буду.

      Не бойтесь, выживем. В крайнем случае – из ума

      Около кладбища меня уже ждало такси. Водитель невозмутимо выслушал: Иерусалим, Дорот Ришоним, 5, – и тронулся с места.

      – Какая из радиостанций вам меньше всего претит?

      Но меня же не зря Черный пес по Питеру всю ночь водил – реагирую соответственно:

      – Тишины, пожалуйста. Погромче.

      – Значит ли это, что я должен открыть окно? – улыбается таксист, прибавляя скорость.

      Все-таки избранный народ – это не евреи, это питерцы. Выехав из города, водитель разгоняется до ста пятидесяти. Поймав мой испуганный взгляд, усмехается: не бойтесь, выживем. В крайнем случае – из ума.

      Нормальных людей не бывает

      Кажется, я снова заснул в машине. Очнулся уже на Дорот Ришоним, 5.

      – Я же говорил – выживем, – улыбается таксист, останавливая машину.

      – Из ума? – уточняю я, улыбаясь в ответ.

      – Ну… нормальных людей не бывает, – усмехается водитель и уезжает.

      По ночному небу Иерусалима пятнами Роршаха ползут тучи. Тучи Иерусалима не врут – нормальных людей не бывает.

      Радость

      В Иерусалиме, по небу которого пятнами Роршаха ползут тучи, разбросана радость. Это такая сеть русских гастрономов – «Радость». В ту «Радость», что на улице Гилель, 17, ну, где ты на кассе работаешь, – я больше не заходил. На всякий случай. И израильские суперы тоже избегал. Во-первых, не хотел снова встретить родственницу Тефали, а во-вторых, кошерная ветчина – вообще несъедобна. Это мне Черный пес Петербург сказал на набережной Мойки. Еще одна «Радость» была недалеко от русской библиотеки, на улице Бецалель, 20. Ее держали Клим и Слава. Зять и тесть. Клим – зять, а Слава – тесть. Или наоборот. Трудно было понять, кто из них кто, – оба производили впечатление пьющих людей. Клим – очень пьющего человека, а Слава – просто пьющего. Или наоборот. Древняя история гласит, что они начинали с того, что развозили прямо по домам на фургоне селедку. Так что ничего удивительного – это я про то, какое впечатление производили зять и тесть. В общем, радость, разбросанная по Иерусалиму, была небритая и с перегаром. Ну и вообще – казалось, что радость существовала только в гастрономе «Радость», да и то была просрочена.

      Дни были какие-то серые, слипшиеся, как пельмени из магазина «Радость», что я покупал себе на завтрак, обед и ужин. Завтрак не отличался от ужина, а вторник от пятницы. И завтраки и вторники были одинаково безвкусны, хотя упаковка провозглашала: неповторимый вкус. И среды и ужины состояли из писем и ответов на письма. Соль и перец добавляйте по вкусу. А еще к пельменям бесплатные газеты объявлений в этой «Радости» в пакет вкладывали. Как когда-то в России, где у пельменей был действительно неповторимый вкус. В одну из пятниц я вычитал в