Шалопаи. Семён Данилюк

Чего бочка опрокинулась?

      – Так я сам её смахнул, чтоб менты следом не перелезли!

      Клыш ошарашенно почесал подбородок. То, что, сбив бочку, он тем самым обрёк на арест товарища, в соображение не принималось.

      – Рыло тебе, что ли, начистить, подлецу? – задушевно прикинул Данька.

      – А чего рыло? С чего сразу рыло? – притворно загорячился Робик. – Погоди, замою.

      Он поплевал на свежий платок, заботливо отёр кровоточащую щёку. – И потом – за что? Ну попали бы оба. А мне в ментовке светиться нельзя. Как раз при тебе последнее китайское предупреждение получил.

      – Редкостный ты прохвост! – только что не восхитился Клыш.

      – Пожалуй, что и прохвост, – охотно согласился Робик, сообразивший, что бить не будут. – Зато честный! Вот если б случись наоборот, неужто сам так же не сделал бы? Все мы на подлянке живём.

      Заметил, что опасные глаза вновь сузились, заторопился:

      – Заныкаться нам на время надо! Менты наверняка город шерстить начнут!

      Непосредственная опасность миновала. И Робик вновь ожил. Всколыхнулся:

      – В «гадюшник» нырнём! Там отсидимся. «Божественную комедию» Данте помнишь?

      – Допустим.

      – А хоть и не допустим. Сейчас наглядишься. Все круги ада в одном флаконе.

      Гадюшником в городе называли студенческое общежитие. Изначально отстроили его для политеха и мединститута – пополам. Но в стародавние времена после Ташкентского землетрясения третий городской вуз – педагогический – в порядке братской помощи принял на учёбу двести студентов-узбеков. Решением исполкома разместили их как беженцев на двух верхних этажах общежития. Временно, конечно. С тех пор прошло два десятка лет.

      – Ага! Как же – временно, держи карман! – в радостном предвкушении тараторил Робик. – Узбеки, вроде тараканов. Завелись, так уж никаким дустом не выведешь. Зато какое общество собирается! Сплошной отстой! Артисты после спектакля захаживают. Познакомишься – оценишь, глаз не оторвёшь. Шпана с Советской кучкуется. Может, самого Лапу застанем. На крайняк у меня там чувиха. Если что, приютит. Ты, главное, Робика держись! С Робиком не пропадёшь.

      О том, что сам втянул приятеля в мутную, гнилую историю, а после бросил, Баулин уже благополучно забыл.

      В «гадюшник» пробирались тихими, двухэтажными закоулками, прижимаясь к домам. Пару раз на параллельных улицах завывала милицейская сирена. Они ныркали в арки, пережидали. Робик вошёл во вкус и вёл Клыша за собой – с видом лазутчика на вражеской территории.

      Перебежками добрались до обшарпанного пятиэтажного здания с вывеской «Общежитие № 1». Постояли напротив, укрывшись под клёнами. Ни милицейских машин, ни милиционеров в форме не увидели.

      – Ну, Бог не выдаст! – Робик размашисто перекрестился.

      Прежде чем шагнуть, подтолкнул Клыша локтем, задорно подмигнул:

      – А классная всё-таки шкода выдалась! Будут помнить!

      Клыш не нашёлся, что ответить. Такого удивительного, искреннего подонка