Шалопаи. Семён Данилюк

держала за плечо могучая мать невесты.

      Котька Павлюченок не сразу догадался, в какое счастье ввалился.

      В отличие от дочери, Фаина Африкановна новоиспеченного зятя не признала категорически. С самого начала, как только проклятый кобель лишил невинности ее младшенькую, разъяренная мать попыталась заставить дочь написать заявление об изнасиловании. И только неожиданное упрямство Сонечки да насмешки старшей – Светки вынудили Фаину Африкановну отступиться. Но оскорбления она не забыла. Собственно, Сонечка и на замужестве настояла, – впервые пойдя против воли матери. В одном она покорилась – пообещала, что жить молодые будут вместе с Фаиной Африкановной, которая не могла даже помыслить расстаться с любимицей. Котька, ютившийся с матерью в комнатёнке, не возражал.

      В результате первая брачная ночь едва не оказалась для него последней.

      Фаина Африкановна как раз перемахнула бальзаковский возраст. То есть еще далеко не была стара. Но то ли в силу затянувшегося одиночества, то ли – всё того же советского воспитания, при слове «секс» она вздрагивала, как при публичной нецензурной брани, а к тому, что предшествует деторождению, относилась подозрительно, как к занятию постыдному, хотя и необходимому, – что-то вроде мочеиспускания. В брачную ночь приспособилась подсматривать за молодыми в заранее пробуравленную дырочку. Даже табуреточку придвинула. Увиденное и услышанное Фаину Африкановну ужаснуло. Стало несомненно – крошка-дочурка попала в лапы гнусного извращенца. Наутро, прежде чем молодожены поднялись, она отправилась к участковому – с требованием посадить зятя за изнасилование.

      – В чем изнасилование-то? – перепивший накануне участковый изо всех сил пытался осмыслить написанное.

      – Там все указано! – Фаина Африкановна насупилась. – Склонял к непристойному соитию мою дочь.

      Она замолчала, гордая удачно ввёрнутым ученым словцом.

      – В смысле, жену? – веселея, уточнил участковый. – И в чем выразилась непристойность?

      – Он ей свою пакость в рот совал.

      Участковый, извинившись, вышел. Вернулся в компании оперов. Глаза у всех предвкушающе блестели.

      – Так и что, стало быть, делал? – торжествующе косясь на друзей, повторил вопрос участковый.

      – Сказано же, пакость в рот засовывал. Вот такую пакость (Ф.А. развела руки) – живому человеку!

      Оживление сделалось всеобщим.

      – А она что, сопротивлялась? – задал вопрос наиболее нетерпеливый.

      – Нет, покорилась, бедняжка, – со вздохом признала Фаина Африкановна. – Я ж ее, горлицу, в покорности вырастила. А после так чавкала, так хлюпала. Боялась, не захлебнется ли. Посадить его, извращенца, и все дела!

      Посадить, к огорчению Фаины Африкановны, не удалось. Более того, после разговора с участковым Сонечка впервые в жизни наорала на мать. Обескураженная нежданной переменой в ласковой любимице Фаина Африкановна лишь хлопала большими, как у дочери, глазами:

      – Господи,