Шалопаи. Семён Данилюк

по плечи, волосами, с тягучей, распевной речью.

      Чуть ли не единственный в классе искренне любил поэзию. В магазинах, в разгорячённых очередях за мостолыжкой или ливером, читал Бодлера и Веневитинова – напрашиваясь по морде. Обычные мальчишеские заманухи: спорт, машины, оружие, – его не привлекали. Потому друзей среди ребят не имел. Было в нем что-то избыточно слащавое, в пацаньей среде не принятое.

      А вот среди девчонок утончённость и деликатность Бориса ценились. Его охотно приглашали в девичьи компании. Как лучшей подружке поверяли секреты.

      Но главная фишка, что снискала Першуткину расположение девочек, – репутация тонкого знатока моды.

      Мир моды, к которому пристрастила сына мать – театральная портниха, стал его страстью.

      После уроков Борис торопился домой пофантазировать над выкройками в свежем номере журнала «Колхозница». Если же матери удавалось достать «Бурду», зависал над нею сутками. Вникал в тонкости, другим недоступные. Легко, к примеру, разбирался в деталях диковинного пэчворка – мозаичной техники лоскутного шитья.

      Но ждать от робкого книгочея серьёзной подмоги в драке точно не приходилось.

      А вот Велькина, на которого очень рассчитывал, не было.

      Правда, от беседки доносились гитарные переборы. Значит, был кто-то ещё.

      Алька силился разглядеть гитариста. Безуспешно. К тому же мешал сгущающийся туман. Но тут Оська заметил силуэт в окне и с хитрой улыбкой шагнул в сторону.

      Гитарист сидел на теннисном столе, забросив ногу на ногу и склонившись ухом к грифу. Недовольный сфальшивившим аккордом, он рассерженно пристукнул струны и очень знакомо прикусил нижнюю губу. И по этому движению Алька узнал его.

      – Ё-жи-ик! – завопил он.

      – Лоша-адка! – ответили из тумана – на два голоса.

      В полном восторге схватил Алька саксофон. Вспомнив, что играть не может, отшвырнул его на софу. Вскинул к губам запылившийся горн, проиграл построение на линейку.

      – Ты что вдруг?! – удивилась Наташка.

      – Клыш! Это же Клыш! Понимаешь ты?!

      Он коротко, победно чмокнул Наталью в носик и метнулся из квартиры.

      – Клы-ыш! – еще от подъезда возопил Алька. В возгласе его слились удовольствие при виде дружка детства и радость от того, что встреча эта случилась в самую нужную минуту.

      Клыш соскочил со стола. Данька не сильно вымахал за эти годы, – так и не дотянул до метр восемьдесят. Но по той ловкости, с какой спружинил он при прыжке, угадывалось, что к природной резкости прибавилась натренированная взрывная сила. Во взгляде его, всегда прямом, пытливом, с монголинкой, появилась незнакомая дерзкая насмешливость, с какой, похоже, он привык начинать знакомство. Этот новый для Альки человек словно говорил всякому, с кем сводила его судьба: «Ну-с, поглядим, стоишь ли ты моего внимания?»

      На языке Альки вертелся вопрос, который чуткий Клыш угадал тотчас.

      – Знаю, – упредил он.

      И без предисловий добавил, как само собой разумеющееся:

      – Будем драться.

      У