Шалопаи. Семён Данилюк

Дядя Толечка укатил в командировку, тётя Тамарочка тактично ушла «сделать прошвырнон по магазинам».

      – Пора, красавица, проснись, – провозгласил Алька. – Пришло время собирать любимого на битву… И вечный бой. Покой нам только снится!

      Фальшивая бодрость его Наташку не обманула.

      – Ты никуда не пойдешь! – объявила она. – Слышишь? Они тебя просто изметелят.

      – Это уж как картея ляжет. Может, еще и наша возьмет.

      – Чья ваша? – Наташка села на колени. Простынка, которой она стыдливо прикрывалась, соскользнула.

      – Никто не придет, не надейся! – выкрикнула она в сердцах. – Потрепались возле школы и разбежались. Завтра у каждого найдется оправдание. Куда ты против толпы, да ещё загипсованный? Сам же знаешь, что они с тобой сделают.

      Алька приуныл. Конечно, Наташка права, – кроме Оськи, никто не придет.

      Всё это Алька понимал. Как и то, что не пойти не может. Как раз из-за само́й Наташки, что умоляла его остаться, отсидеться. Отсидеться хотелось. Но если уступит, та же Наташка не простит ему слабодушия. Стало быть, между стыдом и болью предстояло выбрать боль. А значит, и выбора нет.

      Так уже случилось у него с отцом. Всякий раз, когда отец тащил сына на выволочку, Алька причитал, извивался, вымаливал слёзно прощение. Но после истории с Земскими, как только отец вновь схватился за ремень, Алька, против обыкновения, не заплакал. Лёг на живот, вцепился зубами в подушку и только вздрагивал от ударов да постанывал. Растерявшийся прокурор отложил ремень. И больше за него не брался.

      Алька обхватил неутешную Наташку за плечи.

      – Ничего, Туська, прорвёмся. За святое дело можно и по образине схлопотать.

      – Ладно б по образине, – всхлипнула Наталья. – Хорошо, если вовсе инвалидом не останешься.

      В Алькиных глазах заплясали бесенята.

      – А тоже ништяк. Дядя Толечка из загранки подгонит самую супер-люпер инвалидную коляску. Будешь вывозить меня в Мичуринский сад на променад, беседовать о вечном. На другое-то стану не способен.

      Получив щелбан по лбу, вскочил.

      – Ну а пока ещё глотка глотает, пока ещё зубы скрипят!..

      Он выудил из бара заначенную Земским бутылку «Мартеля», скрутил головку, щедро плеснул в бокал из дефицитного «охотничьего набора». Приподнял:

      – Это не пьянства ради. Это обезболивающее!

      В два глотка осушил и разудало долбанул «золочёного оленя» о паркет.

      …Поезд приходил по времени очень неудачно: после обеда, когда мать на работе. Ключа же от нового замка у Даньки не было.

      Впрочем, этим он не парился. С вокзала торопился совсем по другому адресу.

      Меж Шёлком и Искожем втиснулся узкий трёхэтажный дом, угол которого упирался в трамвайную линию.

      В доме этом над комиссионкой «Золушка» жила Любочка Повалий. Фигуристая, как песочная колбочка, на пять лет старше Даньки.

      По окончании школы Любочка провалилась в музучилище, и уже несколько лет работала секретарём директора школы.

      Ладного суворовца-старшеклассника