Тихий Дон. Книга 1. Михаил Шолохов

им ввали! – крикнул Петро, выпуская из рук поводья.

      – Играй, черт! – Гришка куснул губу и – кнутом коня, перебиравшего ушами.

      Лошади натянули постромки, резко взяли с места.

      – Гляди! Зацепишься!.. – взвизгнула Дарья, но бричка круто вильнула и, подпрыгивая на придорожных кочках, затараторила вдоль по улице.

      Свешиваясь набок, Григорий горячил кнутом игравшего в упряжке Петрова строевика. Пантелей Прокофьевич ладонью держал бороду, словно опасаясь, что подхватит и унесет ее ветер.

      – Кобылу рубани! – ворочая по сторонам глазами, сипел он, наклоняясь к Григорьевой спине.

      Ильинична кружевным рукавом кофты вытирала выжатую ветром слезинку, мигая, глядела, как на спине Григория трепещет, надуваясь от ветра горбом, сатиновая синяя рубаха. Встречные казаки сторонились, подолгу глядели вслед. Собаки, выскакивая из дворов, катились под ноги лошадям. Лая не было слышно за гулом заново ошиненных колес.

      Григорий не жалел ни кнута, ни лошадей, и через десять минут хутор лег позади, у дороги зелено закружились сады последних дворов. Коршуновский просторный курень. Дощатый забор. Григорий дернул вожжи, и бричка, оборвав железный рассказ на полуслове, стала у крашеных, в мелкой резьбе ворот.

      Григорий остался у лошадей, а Пантелей Прокофьевич захромал к крыльцу. За ним в шелесте юбок поплыли красномаковая Ильинична и Василиса, неумолимо твердо спаявшая губы. Старик спешил, боясь утратить припасенную дорогой смелость. Он споткнулся о высокий порожек, зашиб хромую ногу и, морщась от боли, буйно затопотал по вымытым сходцам.

      Вошел он в курень почти вместе с Ильиничной. Ему невыгодно было стоять рядом с женой, была она выше его на добрую четверть, поэтому он ступил от порога шаг вперед, поджав по-кочетиному ногу, и, скинув фуражку, перекрестился на черную, мутного письма икону:

      – Здо́рово живете!

      – Слава богу, – ответил, привстав с лавки, хозяин – невысокий конопатый престарелый казак.

      – Принимай гостей, Мирон Григорьевич!

      – Гостям завсегда рады. Марья, дай людям на что присесть.

      Пожилая плоскогрудая хозяйка для виду обмахнула табуреты, подвинула их гостям. Пантелей Прокофьевич сел на краешек, вытирая утиркой взмокший смуглый лоб.

      – А мы это к вам по делу, – начал он без обиняков.

      В этом месте речи Ильинична и Василиса, подвернув юбки, тоже присели.

      – Жалься: по какому такому делу? – улыбнулся хозяин.

      Вошел Григорий. Зыркнул по сторонам.

      – Здорово ночевали.

      – Слава богу, – протяжно ответила хозяйка.

      – Слава богу, – подтвердил и хозяин. Сквозь веснушки, устрекавшие его лицо, проступила коричневая краска: тут только догадался он, зачем приехали гости. – Скажи, чтоб коней ихних ввели на баз. Нехай им сена кинут, – обратился он к жене.

      Та вышла.

      – Дельце к вам по малости имеем… – продолжал Пантелей Прокофьевич. Он ворошил кудрявую смолу бороды, подергивал в волнении серьгу. – У вас девка невеста, у нас – жених… Не снюхаемся ли, каким случаем?