Тихий Дон. Книга 1. Михаил Шолохов

покос – ишо попросишь, – смеялся Григорий.

      Аксинья с подмостей ловко зачерпнула на коромысле ведро воды и, зажимая промеж колен надутую ветром юбку, глянула на Григория.

      – Что ж, Степан твой собрался? – спросил Григорий.

      – А тебе чего?

      – Какая ты… Спросить, что ль, нельзя?

      – Собрался. Ну?

      – Остаешься, стал быть, жалмеркой?

      – Стал быть, так.

      Конь оторвал от воды губы, со скрипом пожевал стекавшую воду и, глядя на ту сторону Дона, ударил по воде передней ногой. Аксинья зачерпнула другое ведро; перекинув через плечо коромысло, легкой раскачкой пошла на гору. Григорий тронул коня следом. Ветер трепал на Аксинье юбку, перебирал на смуглой шее мелкие пушистые завитки. На тяжелом узле волос пламенела расшитая цветным шелком шлычка[60], розовая рубаха, заправленная в юбку, не морщинясь, охватывала крутую спину и налитые плечи. Поднимаясь в гору, Аксинья клонилась вперед, ясно вылегала под рубахой продольная ложбинка на спине. Григорий видел бурые круги слинявшей под мышками от пота рубахи, провожал глазами каждое движение. Ему хотелось снова заговорить с ней.

      – Небось, будешь скучать по мужу? А?

      Аксинья на ходу повернула голову, улыбнулась.

      – А то как же. Ты вот женись, – переводя дух, она говорила прерывисто, – женись, а посля узнаешь, скучают ай нет по дружечке.

      Толкнув коня, равняясь с ней, Григорий заглянул ей в глаза:

      – А ить иные бабы ажник рады, как мужей проводют. Наша Дарья без Петра толстеть зачинает.

      Аксинья, двигая ноздрями, резко дышала; поправляя волосы, сказала:

      – Муж – он не уж, а тянет кровя. Тебя-то скоро обженим?

      – Не знаю, как батя. Должно, посля службы.

      – Молодой ишо, не женись.

      – А что?

      – Сухота одна. – Она глянула исподлобья; не разжимая губ, скупо улыбнулась. И тут в первый раз заметил Григорий, что губы у нее бесстыдно-жадные, пухловатые.

      Он, разбирая гриву на прядки, сказал:

      – Охоты нету жениться. Какая-нибудь и так полюбит.

      – Ай приметил?

      – Чего мне примечать… Ты вот проводишь Степана…

      – Ты со мной не заигрывай!

      – Ушибешь?

      – Степану скажу словцо…

      – Я твоего Степана…

      – Гляди, храбрый, слеза капнет.

      – Не пужай, Аксинья!

      – Я не пужаю. Твое дело с девками. Пущай утирки[61] тебе вышивают, а на меня не заглядывайся.

      – Нарошно буду глядеть.

      – Ну и гляди.

      Аксинья примиряюще улыбнулась и сошла со стежки, норовя обойти коня. Григорий повернул его боком, загородил дорогу.

      – Пусти, Гришка!

      – Не пущу.

      – Не дури, мне надо мужа сбирать.

      Григорий, улыбаясь, горячил коня; тот, переступая, теснил Аксинью к яру.

      – Пусти, дьявол, вон люди! Увидют, что́ подумают?

      Она метнула по сторонам испуганным взглядом и прошла, хмурясь и не оглядываясь.

      На крыльце Петро

60

Ш л ы́ ч к а – женский головной убор, род повойника.

61

У т и́ р к а – носовой платок.