Тихий Дон. Книга 1. Михаил Шолохов

гоняла бурые комья пены.

      – Разматывай, а я заприважу, – шепнул Григорию отец и сунул ладонь в парное зевло кубышки.

      Жито четко брызнуло по воде, словно кто вполголоса шепнул – «шик!». Григорий нанизал на крючок взбухшие зерна, улыбнулся:

      – Ловись, ловись, рыбка большая и малая.

      Леса, упавшая в воду кругами, вытянулась струной и снова ослабла, едва грузило коснулось дна. Григорий ногой придавил конец удилища, полез, стараясь не шелохнуться, за кисетом.

      – Не будет, батя, дела… Месяц на ущербе.

      – Серники[51] захватил?

      – Ага.

      – Дай огню.

      Старик закурил, поглядел на солнце, застрявшее по ту сторону коряги.

      – Сазан, он разно берет. И на ущербе иной раз возьмется.

      – Чу́тно, мелочь насадку обсекает, – вздохнул Григорий.

      Возле баркаса, хлюпнув, схлынула вода, и двухаршинный, словно слитый из красной меди, сазан со стоном прыгнул вверх, сдвоив по воде изогнутым лопушистым хвостом. Зернистые брызги засеяли баркас.

      – Теперя жди! – Пантелей Прокофьевич вытер рукавом мокрую бороду.

      Около затонувшего вяза, в рукастых оголенных ветвях одновременно выпрыгнули два сазана; третий, поменьше, ввинчиваясь в воздух, настойчиво раз за разом бился у яра.

* * *

      Григорий нетерпеливо жевал размокший конец самокрутки. Неяркое солнце стало в полдуба. Пантелей Прокофьевич израсходовал всю приваду и, недовольно подобрав губы, тупо глядел на недвижный конец удилища.

      Григорий выплюнул остаток цигарки, злобно проследил за стремительным его полетом. В душе он ругал отца за то, что разбудил спозаранку, не дал выспаться. Во рту от выкуренного натощак табака воняло припаленной щетиной. Нагнулся было зачерпнуть в пригоршню воды, – в это время конец удилища, торчавший на пол-аршина[52] от воды, слабо качнулся, медленно пополз книзу.

      – Засекай! – выдохнул старик.

      Григорий, встрепенувшись, потянул удилище, но конец стремительно зарылся в воду, удилище согнулось от руки обручем. Словно воротом, огромная сила тянула вниз тугое красноталовое удилище.

      – Держи! – стонал старик, отпихивая баркас от берега.

      Григорий силился поднять удилище и не мог. Сухо чмокнув, лопнула толстая леса́. Григорий качнулся, теряя равновесие.

      – Ну и бугай! – пришептывал Пантелей Прокофьевич, не попадая жалом крючка в насадку.

      Взволнованно посмеиваясь, Григорий навязал новую лесу, закинул.

      Едва грузило достигло дна, конец погнуло.

      – Вот он, дьявол!.. – хмыкнул Григорий, с трудом отрывая от дна метнувшуюся к стремнине рыбу.

      Леса, пронзительно брунжа, зачертила воду, за ней косым зеленоватым полотном вставала вода. Пантелей Прокофьевич перебирал обрубковатыми пальцами держак черпала.

      – Заверни его на воду! Держи, а то пилой рубанет!

      – Небось!

      Большой изжелта-красный сазан поднялся на поверхность, вспенил воду и, угнув тупую лобастую голову, опять шарахнулся вглубь.

      – Давит, аж рука занемела… Нет, погоди!

      – Держи,

51

С е р н и к и́ – спички.

52

П о л-а р ш и́ н а – приблизительно 35 см. А р ш и́ н – старая русская мера длины, равная 71,1 см.