BMW Маяковский. Оганес Мартиросян

и прочел:

      Ты,

      поэт,

      считаешься

      поэтом,

      Если

      гимном

      поднимаешь

      мир.

      А в губах

      поэта —

      сигарета.

      Пьет

      поэт

      то «Пензу»,

      то «Багбир».

      Высится

      над

      городом и миром,

      Олицетворяя

      космос

      весь.

      Не бывать

      вороне

      больше сыром,

      Раз

      ворона —

      мышеловка здесь.

      И она

      поймала

      здесь любого,

      Кто

      освобожден

      от лести там,

      Где

      рыбак

      всего лишь

      часть улова.

      Я

      читаю

      вам

      стихи в тамтам.

      Не стою

      просящим у дороги,

      Завершив

      небесные

      бои:

      Улицы —

      слова мои и строки,

      Города —

      издания мои!

      Да, зал взорвался, можно сказать, Тэффи крикнула, что отдастся Владимиру прямо на сцене, поднялась к нему, поцеловала взасос, потерлась и увела увлажненного и вдохновленного Маяковского к Блоку и Есенину, усадила меж ними его, сама села к нему на колени и поскакала во все города Мексики сразу.

      14

      После вечера сели в карету и поехали медленно по улице Керуака, Тэффи и Блок спиной к движению лошадей. Кучер пел по-французски, отчего кони подрагивали и ржали в ответ. Владимир положил руку на плечо Есенина, тот почувствовал себя шпалой, рельсу на ней, половину поезда. Это программа минимум. А максимум – небо над головой, отражение Москвы, град небесный, машины, едущие водилами вниз, арбузы, не падающие с крыш, дыни, целующие воздух и не припадающие к нему, очень большое движение, мусоропровод, лавочка, бабушка на ней, ее жизнь и смерть одновременно, вся мировая соль, не иначе. Карета медленно ехала, минуя в течение получаса Москву, Таджикистан, Киргизию, Армению, Грузию, Азербайджан. Те еще осколки империи, которые будут и есть. «Не умирать, не умирать, не умирать», – говорили встречные машины и не умирали уже никогда, за углом кончая с собой и продолжая жить. Тэффи чувствовала на себе взгляд четырех глаз и пряталась от них в Блок, в поцелуй его слегка заросшей щеки, похожей на фольгу, отражающую луну, и ела кусочек сыра, свистнутый, но при этом оплаченный в заведении. Да, они ели сыр напоследок, кусочки, насаженные на зубочистки, и читали во все горло Рыжего, чтобы знали, никогда не сдавались и не забывали поэзию, покончившую с собой в 2001-ом году. А теперь рассекали город, причем в прямом смысле слова, и ели проступающий густой розовый сок. Тэффи – после очередной порции его – произнесла:

      – Жизнь – заниматься любовью, смерть – заниматься сексом.

      – В чем разница? – посмотрел на нее Блок.

      – В сексе четверо – трое мужчин и одна женщина.

      – И это значит умереть? – снова бросил взгляд на нее Блок.

      – Не