BMW Маяковский. Оганес Мартиросян

о космосе. Но космос – тот же «Макдоналдс». Его не было раньше у нас. Надо было ехать заграницу. А потом можно стало посетить возле дома.

      – «Макдоналдс» – это только к примеру. Речь вообще о заграничной компании, – поддержал ее Маяковский.

      – Конечно, – улыбнулась она, присела и макнула в сметану картофель.

      Сделала глоток пива, не проглотила его, припала к губам Маяковского и напоила его, после чего нарочно вульгарно рассмеялась и обнажила звезды во рту, изучаемые телескопами ноздрей окружающих ее мужчин. А через пять, десять, двадцать, тысячу минут заиграла музыка – шлягеры 60-ых годов, и Тэффи и три величайших поэты начали танцевать: сначала в себе, после на Марсе, а затем уже здесь, на этой танцплощадке, танцующей самой, вульгарно двигая бедрами и обнажая тонкие трусики из стали и речей Томаса Мюнцера.

      – Лихорадочно немного танцуем, – бросила Тэффи, – но ничего не поделать, такова наша жизнь.

      – В чем лихорадочность? – поинтересовался Есенин.

      – Может, в самом тексте, описывающем нас. Я не знаю. Возможно, не в нем, а в нашей жизни, в отношениях – в танце.

      – Да плевать. Разве нет? – открыл гроб с гвоздями зубов Маяковский.

      – Согласен, – произнес Блок.

      И продолжили танцы, которые кончились точно такими же танцами в комнате Маяковского, выпивкой на кухне его и сном снова в его комнате, где на стене висел портрет не Ленина, а Арто.

      13

      Очнулись от космоса в час дня, вскочили даже, вернулись на крошку батона – на Землю, выпили кефира или водки и заскакали на одной ноге – для прикола – в «Серебряные», где сели за столик, скачущий вокруг них, успокоили его, почесав спинку ему, и дождались выхода Тэффи – приглашения на сцену ее. И она вышла, сияя золотом и бриллиантами – поцелуями и отражениями взглядов трех великих поэтов, поправила юбку, открыв полноту своих бедер для тех, кому интересна не только литература, и стала читать:

      – На пляже подгорали шашлыки. Волны уносили песок и приносили золото. Золото той неповторимой молодости, когда тебе двадцать, а всем, всему миру – пятнадцать.

      – Классно, классно! – закричали из зала.

      – Немного оффтопа, – подняла глаза от телефона Тэффи и просто сказала: – В «Джентльменах удачи» Леонов символизирует более львицу, чем льва. Потому что у нее три льва. А зовут его, главаря этой банды, Евгенией и Александром, именами, относящимися и к женщине, двуполыми, отсылками к ней, двухсторонними. Да?

      Молчание, тяжелое, гробовое, после неуверенные, нарастающие, чудовищные, шквальные аплодисменты. И Тэффи, пожухнув и расцветя, продолжила чтение:

      – На пляже были он и она, и они целовались посредством волос и заката и рассвета с обеих сторон небес. Жизнь наступала и уходила одновременно. Начиналась и кончалась, и эти оба состояния ее обнимались и касались губами друг друга.

      Похлопали, довольно обильно. И Тэффи вернулась к главному:

      – В «Скалолазе», в самом начале фильма, на скале два парня и девушка. После прибывают еще