Схрон. Юрий Мартыненко

Сейчас и Чистохин, и Лыков, и Козлов далеко отсюда.

      – Они-то далеко, а ружья, – сказала Матрёна.

      – Окромя Миронихи, никто ничего не говорил? Вот ведь загадал загадку Глушак, – допытывался Ермоха. Он почему-то вдруг перестал называть соседа по улице Прокопьичем, официально перешёл на фамилию.

      – Никто, – подтвердила Матрёна.

      – Дела, – Ермоха по привычке яростно почесал плешь на голове. – Тогда, получается, что никто у него ружья и не изымал? Тогда зачем же эти приезжали? Вальку бы расспросить, а, Матрёна?

      – Нет, Ермолай. Лучше носа не совать… Потом всё равно узнаем. Вернётся, сам у него и спросишь. А лучше, молчать. Я же говорю, лучше носа не совать…

      Супруги с минуту помолчали.

      – Ладно, пора за свои дела приниматься, – нарушила молчание Матрёна.

      – Пора, – согласился Ермоха. – Пойду коровник почищу. Вари обед.

      – Ты мне картошки подкопай на щи. Сырая земля-то. И когда теперь копать огород будем с этими дождями?

      – Ты про свой огород теперь, Матрёна, забудь. На колхозном поле грязи по колено. Сначала там картоху надо вытаскивать. Бригадир сказал давеча, что как маленько распогодиться, так и всем миром надо навалиться. Что? Что, Матрёна, рот закрыла-то? Ещё не привыкла?

      – Не привыкла я, Ермолай, – она вдруг безвольно присела на табуретку и утёрла посудным полотенцем вдруг повлажневшие глаза.

      Ермоха в полунадетом дождевике подошёл, наклонился, тронул за плечо жену.

      – Ничего, мать, привыкнем, переживём.

      – Переживём, если не помрём, – Матрёна опять утёрла глаза полотенцем. – Ой, посудное же!

      – Не помрём, Матрёна Ивановна, не помрём.

      – Ладно. Иди уже. Мне скоро тоже бежать на вечернюю дойку…

      * * *

      – Видел Вальку? – спросила у мужа вечером Матрёна.

      – Где с ней видеться-то? – буркнул тот в ответ.

      – Ходил же к столбу последние новости слушать?

      – И что с того?

      – И Матвея не видать…

      – Глушака-то?

      – А кого ж ещё? А чего ты, Ермолай, вдруг перестал его по имени называть? Строго теперь по фамилии кличешь.

      – А с чего ты меня строго Ермолаем стала звать?

      – С чего? С чего? С того, что не век же тебе Ермохой быть? Все тебя в селе так называют.

      – Так и ты меня завсегда Ермоха-Ермоха…

      – Ну, конечно, завсегда! Скажешь тоже.

      – Не так, что ли?

      – Не бреши. По молодости в Ермолашах ходил. Не помнишь?

      – Что-то не припомню, – опять зачесал голову Ермоха.

      – Поменьше бы в стакашек с самогоном заглядывал, так и память бы на месте была. Растворилась твоя память в этой самогонке.

      – Ну, разворчалась на ровном месте, – фыркнул Ермоха. – Муж у неё, оказывается, пьяница. Вот те раз. Вот, когда карты открываются…

      – Ладно, может, я пошутила?

      – Пошутила она.

      – Не обижайся. На обиженных воду возят.

      – Ага.