Темное Дело. Алексей Доброхотов

что проводил, – ответила она, – Я, наверное, наговорила кучу глупостей?»

      «Что вы. Мне было так приятно. Я готов слушать их целыми днями».

      «Я не могу тебе дать то, что ты хочешь. Но думаю, этот вечер ты запомнишь надолго».

      «Я буду помнить его всю жизнь…»

      Все далее происходящее всплывало в мозгу Ивана Моисеича словно дурной сон. Вернее некий лихорадочный кошмар, гнусное наваждение, плод больной фантазии озабоченного гинеколога. Уродливые гадкие образы отвратительными картинами медленно протекали перед его взором. Он настойчиво отталкивал их от себя, отрицая всякое свое к ним отношение, но они навязчиво прилипали прямо к мозгам, копошась в них, словно черви в выгребной яме.

      «Этого не могло быть, – твердил он себе, – Это не могло быть никогда».

      Но память с тошнотворной настойчивостью очередного желудочного приступа возвращала истерзанному рассудку новую яркую подробность, повергая сознание в полное смятение и растерянность.

      Квадратная высокая комната. Скромная мебель, мягкие ковры. Ничего лишнего, но все словно чужое, слишком чистое.

      Он сидит на диване перед открытым окном. Под рукой прохладная шершавая кожа портфеля. С улицы веет теплом. Плавно покачивается зеленая ветка пыльного дерева… Смеркается… Где он?.. Кого ждет?..

      Вошла Аня с подносом чашек и вазочек. Села радом, разлила чай по чашкам. Разговор ни о чем, ради общения… Неожиданно, он словно безумный набросился на нее и овладел ею прямо на диване, среди опрокинутой посуды.

      Он помнит, как рвал на ней одежду, и как она льнула к нему всем своим дрожащим, волнующим телом, обуреваемая порывом ответной страсти. Никогда еще он не имел такого сильного влечения. Дыхание перехватило, в голове все смешалось, сердце отбойным молотком проламывало грудь, пальцы вонзались в жаркую плоть. Освобожденное от оков стягивающих одежд тело подмяло её под себя. Обвило руками. Прижало к себе. Слилось и сплелось с ней воедино. Он яростно целовал ее. Целовал так, как не целовал ни когда и ни кого, страстно, самозабвенно, всепроникающе и неистово…

      А потом… потом он обнаружил себя нагим на тяжело дышащей, изнемогающей, как ему показалось, старухе, толстой и потной, обхватившей его торс жирными, венозными ногами. Его едва не стошнило прямо на ее голую, отвислую грудь, сплошь покрытую мелкими, коричневыми, пигментными пятнами. Она сладко стонала, раздувая ноздрю с большой продолговатой темно-коричневой бородавкой, и счастливо улыбалась фарфоровым ртом, пуская тонкие прозрачные слюни.

      Его перетряхнуло так, словно в него воткнули конец оголенного, электрического кабеля и при этом в естественное отверстие обратное ротовому. Слетев на пол, он схватил валявшуюся возле дивана одежду и, хрипя что-то невнятное, нырнул сквозь дверной проем в темную глубину коридора.

      «Это безумие, – промелькнуло в его мозгу, – Я просто сошел с ума. Этого просто не может быть. Это галлюцинация…»

      Простота и ясность этой мысли настолько