Темное Дело. Алексей Доброхотов

которого после наполовину потерянной ночи, он как раз в эту минуту и не имел.

      Для достижения нужного настроения Иван Моисеич вынуждено выпил три стакана чая с лимоном, мерно расхаживая по кабинету от двери к окну. Однако, должного эффекта это не оказало. Тогда он спустился в буфет, где медленно выкушал две чашки черного кофе. Но и это существенного просветления уму не принесло. Мысли по-прежнему вращались вокруг штампованных фраз и избитых выражений. Наконец, после стакана пива, выпитого на улице с небритым наборщиком из второго цеха, он ясно осознал, что рабочий день сегодня выдался не удачный, можно сказать не творческий, бесполезный. Бумаги вызывали неотвратимое отвращение. Жара, противная липкость под мышками, истерический женский хохот за стенкой, стрекотание машин, жужжание компьютера – ну все, решительно все отвлекало, не давало сосредоточиться, раздражало и нагнетало нестерпимую и вместе с тем высокую тоску по чему-то возвышенному и тонкому, хрустально прозрачному, как прохладное кружево весеннего льда.

      Работать явно не хотелось. Промаявшись без дела до конца обеденного перерыва, Иван Моисеич кинул несколько рукописей в портфель, в том числе статью Склярского, желая показать жене, взял местную командировку и отбыл в направлении Петропавловской крепости.

      * * *

      Он лежал обнаженный на промусоренном песке городского пляжа и теплые лучи солнца мягко проникали в его толстеющее тело. Ласково накатывали волны на берег. Кричали голодные чайки. У самой кромки воды копошились в песке дети. Лаяла собака. Ржал где-то рядом захмелевший мужик.

      Труженики великого города предавались культурному отдыху.

      Иван Моисеич никогда не выделял себя из толпы. Его не обуревали социально-направленные порывы организационно-распорядительного толка. Он не стремился увековечить свое имя шумными историческими свершениями, был чужд мелкому ханжеству, хотя каждая в отдельности взятая единица человеческого сообщества не вызывала в нем восторгов или чувств даже отдаленно напоминающих симпатию. Он больше благоволил к человечеству в целом. Без разделения его на расы или полы. Любил в тихую минуту порассуждать на темы эволюции, как, впрочем, и всякий имеющий высшее гуманитарное образование. Любил прекрасное, особенно музыку. Был изрядно начитан высокой литературой, и понятие о жизни имел собственное.

      Еще он любил простые радости жизни. Холодное пиво в жаркий день, зеленое крепкое яблоко со сладкой кислинкой, бездомную кошку с тоскливыми глазами, дешевый детектив в мягкое обложке. Он мог отхлебнуть прямо из бутылки, окунуться в грязную волну залива, съесть на улице шоколадку в присутствии посторонних.

      Он работал и отдыхал среди прочих и неотделимо от толпы. Он жил с народом, как часть целого большого культурного мегаполиса Европы.

      Он был скромен и, можно сказать, робок. Он даже не осмеливался возражать начальству, когда оно распекало его за недопустимую медлительность.