Дорога на Стамбул. Первая часть. Борис Александрович Алмазов

ехал, прислушиваясь к посвистыванию перепелов в пажитях и счастливо улыбаясь каким-то своим мыслям.

      – Спел бы, что ли? – попросил Калмыков.

      – Вторьте! – Зеленов на минуту задумался, какую песню начать. – «Уж ты степь, уж ты степь, ай да сколь она широкая, ну скажем, да вот она и раздольныя…» – начал Осип, и Демьян, давно не певший, с удовольствием подхватил:

      – «Конца-краю ей нет…»

      – «Конца-краю ей нет», – начал вторую строфу казак. И Калмыков, весь отдаваясь ритму старинного напева, почти бросив вожжи и повернувшись к Оси-пу, подхватил:

      – «Что никто в той степи не прохаживал, ну не прохаживал, ай да не проезживал…»

      Мерное покачивание дрожек, завораживающая мелодия, степь, медленно кружащаяся вокруг седоков, вылечили Калмыкова от давешней утренней тоски и печали. Он даже дал потачку Осипу: тот попросил разрешения взять в лавке самые маленькие ботинки, с тем чтобы подарить новорожденному «на зубок».

      Демьян Васильевич позволил да еще от себя присовокупил несколько ассигнаций.

      Расторопный Осип тут же выволок какую-то шелковую тряпицу и красиво перевязал узелок с гостинцами.

      Темным осенним садом он прошел к крошечному, чтобы не дай бог кто из мужчин не влез, окошку Аграфениной каморки и осторожно попытался положить узелок на приколыш окна. Но планка была маленькая, узелок не помещался, а привязать его было некуда. Осип несколько раз ронял его и, подхватывая на лету, несколько раз стукнул в стену плечом.

      – Кто здеся? – раздался испуганный шепот Аграфены.

      – Грунюшка! – сказал Осип. – Это я. – Он выступил перед окном.

      Женщина, бледная и простоволосая, за окном куталась в платок.

      – Вот прими, значит, поздравление по случаю новорожденного раба Божия и, значит, как водится, на зубок…

      Аграфена зажала ладонью рот, и только глаза ее расширились и наполнились слезами.

      – От меня, значит, от Демьяна Васильевича… ну, словом, от всех нас… И не сомневайся… мы рады душевно и ты как была, значит, нам родня, так и будешь, – бормотал смущенно Осип. Аграфена отняла руку от трясущихся губ. – Спасибо вам, Осип Ляксеич! Бог попомнит вашу доброту! – низко поклонилась в окне.

      И такая искренняя выстраданная благодарность прозвучала в ее голосе, что у казака болью зашлось сердце. Скажи ему сейчас: возьми эту женщину на руки и неси ее подальше от греха, от беды и насмешек – он бы кинулся не раздумывая…

      Глава третья. Река Собень. 15 сентября 1876 г.

      1. Раков собрались ловить как-то уж больно споро, по-воровски. Демьян Васильевич даже хмыкнул:

      – Будто пластуны в набег…

      – А что? – сверкнул зубами Осип. – Хошь и мирная, а все же охота. Вдвоем с Никитой отыскали они на чердаке несколько рачниц. Васятка, Христом Богом умолявший взять его с собой, чтобы выслужиться, откопал где-то обрезки такого тухлого мяса, такого вонючего, что даже старая нянька Макаровна, у которой из ноздрей всегда торчал табак, вследствие этой своей страсти неспособная отличить запах уксуса от чеснока,