.

и жестяными барельефами, выполненными явно по эскизам того же художника, который рисовал агитплакаты. Угловатые мускулистые рабочие-мужики и их коллеги женского пола, стройные, похожие на балерин, все с просветленными лицами. Гордые благородные профили столь одинаковы, словно весь этот рабочий легион – дети одних и тех же родителей. Занимались они чем-то странным – под предводительством умудренных инженеров с развевающимися, словно щупальца, галстуками. На многих плакатах присутствовали осьминогоподоные твари, парящие в небе над головами рабочих и благосклонно взирающих на их суету. Плакаты украшали воззвания: «Каждый трудовой день приближает нас к Жругру», «Дифлофос – лучший друг рабочего человека» и уже знакомый мне «Жругр ждет тебя». Сердцем лабиринта катакомб был огромный зал с трибуной и украшенными мозаикой стенами. За трибуной висел отец Рамона, Зепп – прикрученный болтами к непонятного назначения механизму. Торс Зеппа был покрыт множеством порезов – в которые были вставлены гофрированные патубки, уходящие в тускло блестящее медью чрево этой диковинной машины. Внезапно отец Зеппа открыл глаза – он так же как и Рамон страдал от астероидного гиалоза, но в мертвом свете катакомб его глаза не сверкали золотом, а казались наполненными желтым гноем. «Убей меня!» – еле слышно прошептал он.

      Я беспомощно осматривалась по сторонам – не видела ничего, что могло бы мне помочь прекратить его мучения. Тогда я вернулась в коридор – туда, где споткнулась о кусок ржавой арматуры. Подобрала его – один из концов был острым, как копье. Вернулась в мозаичный зал и убила Зеппа – воткнула арматурный штырь в его золотой глаз – глубже, еще глубже, еще… пока конец штыря не уперся в затылочную кость черепа.

      Проснувшись, я обнаружила в кровати кусок ржавой арматуры. Простынь и рукава пижамы были в бурых пятнах засохшей крови – такое частенько случалось, когда я во сне случайно сдирала засохшую корку с порезов. Но свежих порезов у меня не было. Это была не моя кровь.

      После уроков Стас едва ли не первым выскочил из класса. Когда мы с Рамоном вышли из школы, его уже нигде не было видно.

      – С твоим братом все в порядке? – спросил у меня Рамон.

      – Вообще нет, – ответила я. – Очень тревожусь из-за него.

      Я пересказала Рамону наш вчерашний разговор со Стасом. Рамон неодобрительно покачал головой. Потом не удержалась – меня это мучило весь день. Рассказала ему свой сон, в котором убила его отца.

      – Ты правильно поступила, – он крепче сжал мою ладонь, когда говорил это. – Что освободила его.

      Мы пошли к нему домой. В пустую квартиру, в которой когда-то жила его семья. Печально обнимались, грустно целовались – его щеки были солеными от слез. Потом он показывал мне какие-то безделушки из его родных мест – угловатые статуэтки, диковинные раковины и шестеренки древних механизмов, которые море выбрасывало на берег. Части машины, которая отвечает в Энрофе за приливы и отливы. После того, как деном Хангуфа сожрал хозяина морей, отина Фагимасада – чинить машины, приводящие