Серая Утроба. Артум Салгынов

достал из шкафа рюкзак, принялся кидать в него какие-то футболки, носки, нижнее белье. Туда же отправилась детская книжка с картинками. Что-то, что показалось мне похожим на рукоятку ножа с обломанным лезвием. Револьвер – крошечный, мелкокалиберный, с коротким дулом. Пара пистолетов. Патроны – странные, больше похожие на ампулы с лекарствами.

      – Психоделические пули, – пояснил Рамон. – Лучший боеприпас в метафизической войне.

      Мы сходили в новое жилье Рамона – квартиру того сумрачного старца. Там он оставил свои вещи, и мы пошли на улицу.

      – Хочешь, отведу тебя в одно клевое место? – спросил он меня. – Мы со Стасом там часто бываем.

      – Давай, – пожала плечами я. Уроки делать не надо было, я была совершенно свободна.

      Он вел меня – через частный сектор, через какой-то заброшенный пустырь, посреди которого стоял мрачный четырехэтажный дом из красного кирпича – со злыми глазами темных окон.

      За пустырем возвышался целый квартал с недостроенными многоэтажками. Мы вошли в дверь ближайшей. Поднялись на последний этаж – Рамон подвел меня к окну. Я выглянула наружу – и вскрикнула от удивления и ужаса. Нас окружал заброшенный, опустевший город. Безлюдный, мертвый. И по улицам его ползали гигантские насекомоподобные твари с длинными тонкими ногами из множества сочленений. Иногда они нападали друг на друга – в дело шли жвала, клешни, сочащиеся ядом жала. Поверженные твари издавали жуткие звуки – на грани слухового восприятия.

      – Жутко, – сказала я.

      – Очень, – отозвался Рамон.

      Помолчали.

      – Помнишь, как в прошлый раз Стаса накрыло? – спросил Рамон.

      – Конечно.

      – Ты же, наверное, знаешь это – ему не всегда нужны причины для депрессии и ненависти к себе. Он просто не может по-другому. Временами он не хотел жить – настолько сильно и мучительно, что гуманней было помочь ему с этим. И я привел его сюда. К лифтовой шахте. Говорю: «Прыгай! Никто не узнает, что с тобой произошло, тела твоего точно не найдут». Он постоял на краю шахты – долго. Очень долго. Смотрел вниз. Потом отошел от шахты, и больше разговоров о самоубийстве я от него не слышал. Не потому, что он притворялся в своем желании умереть. Уверен, он был искренен. Но стоя здесь, на краю шахты, он понял, что заблуждался – его жизнь была отвратна ему не настолько, чтобы прекратить ее. Он искренне резал себя, искренне ненавидел себя. Но расставаться с жизнью не хотел.

      – Потому, что в жизни все-таки есть что-то хорошее. Я проверяла – специально составляла список по совету Петра Ильича.

      – Наверное, – согласился Рамон. – Сейчас я пришел сюда за тем же, за чем приводил твоего брата. Проверить, насколько сильно мое желание умереть. Понимаешь?

      – Понимаю, – я подошла к нему, обняла, и поцеловала – в губы. Его дыхание пахло странно – как будто он выдыхал не углекислый газ, а озон. Знаю такое невозможно, в человеческом организме кислород не может превращаться в озон. Просто было похоже. Неважно.

      Он ответил на мой поцелуй. Так мы стояли на краю шахты – два нелепых неуклюжих