Звёздная пыль. Александр Сергеевич Селютин

с саксофоном, потом снова на меня и, наконец, спросил:

      – А в чём, собственно, дело?

      – Видите ли, получилось так, что я оказался здесь по независящей от меня причине без денег и хотел бы его попросить о некоем одолжении.

      – Ничем помочь не могу.

      – Я музыкант, саксофонист, и мне нужна работа.

      – Повторяю, ничем помочь не могу.

      – Извините.

      Я повернулся лицом к выходу и сделал уже несколько шагов, как услышал:

      – Погоди. Ты хороший музыкант?

      Я повернулся к нему лицом.

      – У меня высшее музыкальное образование.

      – А что ты играешь?

      – Ну… всё что закажут. Вообще я играю джаз.

      – Кому он здесь нужен, твой сраный джаз?

      – Классику тоже играю…

      – Бизе? Моцарта? Шопена?

      – Ну, и это…

      – Да пошёл ты…

      Я снова повернулся лицом к двери и решительно пошёл на выход.

      – Стой!

      Я остановился.

      – Повернись, когда с тобой разговаривают!

      Я повернулся.

      – Приходи сегодня к восьми вечера. Придут музыканты. Решим, что с тобой делать. Только предупреждаю: платить я тебе не буду. Что сможешь заработать за вечер, то твоё.

      Я вышел за дверь этого неприветливого заведения с огромным нежеланием туда возвращаться.

      Возвратиться, всё же пришлось. В поисках работы я обошёл весь посёлок, но, к сожалению, ничего не нашёл, кроме разгрузочных работ на железнодорожной станции. В назначенное время я был в ресторане. К этому времени собрались и штатные музыканты. Их было четверо – гитара, бас, электроорган и ударник. С ними была ещё девушка, как видно, солистка. Все молодые, не более 25 лет. Встретили меня не очень приветливо, я бы даже сказал, враждебно. Я представился. Каждый из них нехотя назвал своё имя. Обошлось без рукопожатий. Развернули инструменты, настроились. Для пробы сыграли несколько вещей, обычных, кабацких, я провёл несколько сольных проигрышей. Ребята, молча, переглядывались, не выказывая своих впечатлений, но по их настроению я понял: моя игра их впечатлила. К моему величайшему сожалению, моё отношение к их игре было диаметрально противоположным. «Шаровики», – подумал я.

      Часам к десяти вечера посетителей заметно прибавилось. Ко мне подошёл здоровенный детина, с начисто выбритой головой и лицом, чуть красивее обезьяньего. На нём был, по всей видимости, дорогой, серый в светлую полоску, костюм, на шее болталась золотая цепь, довольно внушительных размеров. Незнакомец сплюнул жвачку на пол и как-то вызывающе произнёс:

      – Ты видишь вон за тем столиком (он показал рукой) сидит Жора?

      – Я человек здесь новый, поэтому Жору ещё не знаю, – ответил я ему.

      – Жора – это большой человек. Так вот, он попросил, чтобы ты заделал ему блюзяру, да такую, чтобы у него уши трубочкой свернулись.

      – Попробую, – сказал я ему, – только если его уши не свернуться в трубочку, пусть не взыщет.

      Субъект до предела растянул свой рот в улыбке, сверкнув золотом, –