Прощание с райским садом. Федор Федорович Метлицкий

двухкомнатной квартире стоял старинный черный рояль, и была библиотека от ее предков. Тома классиков. «Всемирная новь» 1910 года – о смерти Льва Толстого, смерти сиамского короля и благородстве премьера Франции Бриана, который подавил забастовку железнодорожников, о «новомодных» фасонах платьев до пят и закрытой шеей; рассказики из жизни графов, сражениях и рыцарском благородстве аристократических героев, полет на дирижабле, переезд на автомобилях, похожих на экипажи. Издание Лермонтова 1892 года с безапелляционными утверждениями в предисловии: «…по происхождению шотландец», и о страданиях его убийцы Мартынова. Листал стихи поэта и вспоминал, как жил ими в детстве. Даже в первом дневнике торжественно начертал эпиграф: «Каждый день/ Я сделать бы хотел, как тень/ Великого героя, и понять/ Я не могу, что значит отдыхать». Старые листы, старый мелкий шрифт с «ятями». У него разное восприятие текста, если шрифт разный. И тот самый запретный томик Гоголя с ржавой обложкой «Выбранные места из переписки с друзьями» 1900 года.

      Родители Кати жили своей жизнью, хотя издалека опекали дочь.

      4

      …Прошло несколько забитых работой и бытом лет. У Горюновых появился ребенок, лупоглазая дочка Света, взирающая на папу всем своим маленьким существом. Сначала ему надоедали одни хлопоты вокруг нее. Но потом это ушло, хотелось спать рядом, видеть у лица ее мордочку сонную, и откинутыми, как у зверька, ручками.

      От нее не отходил кот Баська, тоже чистое существо, обладающее той же притягательной силой любви. Чем человечек отличается от животного? Адам и Ева тоже жили в раю, как животные, без забот, инстинктами, не зная фраз, ибо мысль изреченная есть ложь. Света терзала, мяла кота, но тот терпеливо сносил пытку, видимо, зная, что она ребенок.

       Из дневника.

      Я сидел в своей спальне-кабинете, делал стенгазету.

      Приковыляла Светка, воззрилась на ручку, что я там пишу.

      – Ты что там ручкой… дррыгаешь?

      Я оттаял, словно и не было обязанностей. И дал ей лист бумаги.

      – Давай, ты будешь одной ручкой писать, а я другой, ладно? Что мне нужно, то и буду делать, а ты – что тебе нужно, то и будешь делать.

      Она бормотала:

      – Здесь я напишу про Мальвину рас-скас. Вот у меня еще есть, где писать. Можно еще здесь написать, досюда и вот еще туда.

      Скоро ей надоело, и она поплелась в свою комнату. Там, в центре стены, любимый наш ее портрет в маминой шали, с восторженным взглядом, отрешенно впившимся во что-то удивительное вверху. Она беседовала со своим портретом, играла с ежиком-матросом.

      Света жила, как Ева в раю, где сплошь счастье любви к тебе, и можно ничего не делать, или что хочешь. Я погружался в единственный свет, в котором нет ничего беспокоящего, словно здесь достигал полного успокоения, душевного исцеления. Здесь рай, где отношения чисты, и нет вранья, обмана, измен, где хотел бы жить вечно.

      Утром она проснулась, села на кровати.

      – Уже наступило утро, мама?

      – Вставай, лентяйка.

      – Мама,