Педро Парамо. Равнина в огне. Хуан Рульфо

холма, и ветер рвал из наших рук пеньковую веревку. «Помоги мне, Сусана». Нежные ладони обхватывали мои руки. «Размотай побольше».

      Мы хохотали, встречаясь глазами, пока веревка, ускользающая меж пальцев за ветром, наконец не рвалась с тихим треском, похожим на хлопанье птичьих крыльев. И там, в вышине, бумажная птица выделывала пируэты, увлекая за собой измочаленный хвост, теряясь из виду среди зеленой растительности.

      Твои губы были влажными, словно омытые росой».

      – Ты меня слышал, сынок? Выходи.

      – Да, мама. Уже выхожу.

      «О тебе вспоминал. Как ты глядела на меня своими аквамариновыми глазами».

      Он поднял взгляд на мать, возникшую в дверном проеме.

      – Почему ты так долго не выходишь? Чем ты тут занят?

      – Думаю.

      – А что, другого места не нашлось? Вредно столько сидеть в уборной. Найди-ка лучше себе дело. Может, пойдешь к бабушке лущить маис?

      – Да, мама. Иду.

      – Бабушка, я пришел помочь тебе лущить маис.

      – Мы уже почти закончили, сейчас займемся какао-бобами. Куда ты пропал? Все тебя искали во время грозы.

      – Был на заднем дворе.

      – И что ты там делал? Молился?

      – Нет, просто смотрел на дождь.

      Бабушка смерила его своими янтарно-серыми глазами, которые, казалось, обладали способностью видеть насквозь.

      – Ладно, сходи почисти мельницу.

      «В сотнях и сотнях метров выше самых высоких облаков, выше всего на свете, сокрыта ты, Сусана. Сокрыта от моего взора на просторах Божьих, его Провидением, там, куда мне не достать, куда не долетают мои слова».

      – Бабушка, мельница не работает, винт сломался.

      – Видно, Микаэла опять молола на ней кукурузные початки. Никак не избавится от этой дурной привычки. Но теперь уж делать нечего.

      – Может, купим другую? Эта все равно уже старая.

      – И то правда. Только поиздержались мы с похоронами твоего дедушки да с уплатой церковной десятины, ни сентаво не осталось. Ладно, как-нибудь выкрутимся и купим новую. Знаешь, сходи-ка ты к донье Инес Вильяльпандо и попроси в долг до октября. Урожай соберем – расплатимся.

      – Хорошо, бабушка.

      – А заодно, чтобы убить двух зайцев, возьми у нее на время сито и садовые ножницы. Кусты разрослись – того и гляди весь палисадник заполонят. Будь у меня большой дом как прежде, с большим двором, я бы не жаловалась. Но твоему деду взбрело в голову приехать сюда. На все воля Господа, ничего не попишешь. Скажи донье Инес, что рассчитаемся с ней после урожая.

      – Хорошо, бабушка.

      Вокруг, как обычно в эту пору, летали колибри. Тихое гудение их крыльев наполняло усыпанные цветами кусты жасмина.

      Педро заглянул на полочку с изображением Святейшего Сердца и нашел двадцать четыре сентаво. Двадцать взял, а четыре положил обратно.

      На пороге его остановила мать.

      – Куда собрался?

      – К донье Инес Вильяльпандо за новой мельницей. Наша сломалась.

      – Попроси у нее метр черной тафты,