Три глотка одиночества. Наталья Юрьевна Царёва

еще пару минут назад окутывал нас со всех сторон.

      Голубые глаза блеснули на мгновение безумным блеском.

      – Руки – это остовы крыльев, то, что осталось нам в наследство от первого павшего ангела. Мы летим всю жизнь, и обычно путь наш лежит в пропасть. Все, что в наших силах, это замедлить падение. Планирующий полет…    Он никого еще не спасал. Те, кто имели мужество камнем броситься вниз, могли бы многое порассказать о том, как пронзительно свистит проносящийся мимо воздух, как секунды превращаются в вечность, каким ослепительно ярким кажется золотой кружок солнца в зените, и как порой, задев крылом так же быстро несущегося вниз безумца, можно ненадолго замедлить блаженное и самоубийственное падение, но…

      Элеонора умолкла. Меня пробрала короткая волна дрожи от ее чудовищной метафоры: что-то в этой кошмарной философской бредятине слишком уж сильно походило на правду. Так сильно, словно почти и было ею… Я не хотела об этом думать.

      – Но, знаешь… иногда, очень редко, но такое все же случается… этот наш дар, наше проклятье устремляет нас к небу. Сегодня именно такой день. То, что всегда было только смутной нереальной мечтой, смешной детской сказкой, сегодня станет возможным. Ты боишься высоты?

      – Ужасно… – чувствуя, как слабеют коленки, честно призналась я.

      – А теперь лети. Ну же, давай вспоминай, мы же всегда это помнили, это в нас, где-то в самых нижних слоях подсознания… Анна!

      Не знаю, что подействовало больше, импровизированная ее лекция, или последний неприятно пронзительный окрик… Меня не так уж и часто называли полным именем, и я этого не любила.

      Все случилось как-то быстро – быстро и удивительно просто: миг, и вот уже несется надо мной покрытая белесым туманом земля, вниз да вниз. И такая захватывающая дух высота вокруг…

      Я оглянулась: рядом безмолвно летел белый голубь, сурово вглядывающийся вдаль – неужели Элеонора?

      – Ты? – хотела спросить я, но не вышло, вырвался из птичьего горла не то стон, не то хрип, до боли знакомый звук… Я бы рассмеялась, до того это и вправду было смешно, но, понятное дело, никак не могла: ведь теперь я была галкой.

      Галки! Недаром в этих печальных птицах я всегда ощущала что-то до странности сродственное, не зря их птичий крик тревожил меня как никакой другой, видимо, и в душе я была такой же, как они: черной городской галкой, только вот еще более сумасшелой, чем все ее родичи…

      Мне опять стало страшно.

      – Элеонора, Элеонора, скоро уже?! – закричала я сквозь бьющий прямо в грудь ветер, и опять не узнала свой голос, и еще больше испугалась, а белый голубь впереди даже не обернулся.

      Да, мы не можем летать в человеческом нашем облике, но ведь можно сменить его на иной, прекрасно для этого приспособленный… Вот только почему именно галка? Неужели же я действительно заслуживаю это мрачное похоронное оперение, неужели для меня и моей души символическое это обличье – наилучшее из возможных пристанищ?

      Или все это лишь странная и жестокая шутка Элеоноры, месть за что-то, о чем я и не подозреваю, не догадываюсь?

      Узнать