Сахар на обветренных губах. Тата Кит

выход за ними.

      – Зато в тебе ни капли притворства, – произнесла я полушёпотом с лёгкой улыбкой.

      – Мил… – зашипела подтанцовка. – Мил, хватит…

      – Мельникова, что здесь происходит? – за спиной, очень близко ко мне послышался голос Одинцова.

      Милана тут же выпустила мою толстовку из кулака, не забыв при этом грубо толкнуть в грудь.

      Одинцов мягко придержал меня за спину и тут же убрал руку, когда я от него дёрнулась.

      – Ничего, Константин Михайлович, – слащаво пропела солистка. И, кажется, построила преподу глазки. – Просто Мельникова попросила совета по поводу её прыщей. Вы же видите, что у меня кожа идеальная. Я в этом разбираюсь…

      – И? – холодно оборвал её мужчина.

      – Безнадёжный случай, – вздохнула горестно Милана. – Ей ничего не поможет.

      – Как жаль, – состроила я иронично-печальную рожицу.

      – Угу, – кивнула Милана, сверкнув в мою сторону недобрым взглядом. – Ну, ладно. До свидания, Константин Михайлович. Не прощаемся… Мельникова, – выплюнула она брезгливо.

      Я оправила толстовку, закинула рюкзак на плечо и заглянула в лицо Одинцову, который хмуро смотрел на меня всё это время сверху вниз.

      – Что? – не выдержала я его молчания.

      – В аудиторию, – отрезал он коротко и первым пошёл в озвученном направлении.

      Следом за преподом я вошла в аудиторию. Право выбора оставить дверь открытой или закрыть он, похоже, оставил мне.

      Обхватив пальцами потёртую серебристую ручку, я засомневалась, стоит ли её закрывать наглухо. С одной стороны, следует оставить дверь открытой, чтобы любой проходящий мимо мог услышать и увидеть наш разговор. Да и Одинцов будет вести себя гораздо сдержаннее, если мы останемся открытыми. Но, с другой стороны, в том-то и проблема, что наш разговор может услышать кто угодно. Одинцов не стесняется в выражениях, не кривит, говорит прямо и порой это звучит грязно, а я не хочу, чтобы догадки Одинцова стали поводом для слухов тех, кто может понять что-то не так.

      Поэтому дверь я закрыла наглухо. Обернулась на месте и увидела мужчину, уже сидящего за преподавательским столом.

      – Подойди, – бросил он коротко, при этом не посмотрев в мою сторону.

      С хмурым выражением лица он разглядывал ручку, которую крутил между пальцами.

      Стиснув челюсти и прикусив язык, желающий послать его куда подальше, я всё же сделала несколько шагов к его столу и встала напротив. Скрестила руки на груди и выжидающе уставилась на светлую челку, что частично завесила его глаза.

      Мужчина не спешил говорить. Казалось, он вообще забыл, что в аудитории не один. А ещё именно сейчас он напомнил мне отчима, который любил в детстве ставить меня перед собой и давить психологическим молчанием, придумывая мне очередное наказание.

      – Твой отчим… он… – ему будто с трудом давались эти слова.

      – Ясно, – выдохнула я и, не желая слушать дальше, направилась к выходу из аудитории.

      – Алёна.

      Тихим мужским голосом, как маленьким камешком,