Толстой. Повесть. Алекс Лоренц

с придыханием произнесла свечница. – Ну, вы это и без меня знаете… Напечатать не надеялся, но мечтать-то мечтал! Может быть… – Она потупилась, стала мять грубыми пальцами подол. – Может быть, вы возьмётесь кончить это дело? Сергей Сергеевич упокоился бы с миром.

      – Неужто думаете, будто без этого не упокоится? – отозвался Сергеев, стараясь говорить настолько мягко, насколько умел, чтобы в его тоне собеседнице не послышалось обвинения или упрёка. – Кажется мне, не больно-то это вяжется с православным учением.

      – Ой… ой… – замялась женщина. – Глупая я баба… Глупую жизнь прожила, вот до сих пор и мелю одну глупость, ничего путного…

      – Да ну, что вы! – смутился Сергеев. – Я вовсе не то хотел сказать. Просто, наверное, брату в его нынешнем, так сказать, пребывании публикация книги о Толстом не так важна, как была при жизни земной, – это я имел в виду.

      – Сергей Сергеич его любил, Толстого-то…

      – Знаю. Знаю. Но кому в наше время такая книга была бы нужна? Сами подумайте. В наши дни даже чтобы повысить себе звание в научной среде – и то приходится за свой счёт печатать брошюры, а потом, извините за выражение, втюхивать студентам, чтоб эта макулатура не пылилась дома на антресоли годами. А книга о графе Толстом из Красного Рога? Разве хоть одно издательство возьмётся на свой страх и риск такое печатать, будь это хоть тысячу раз полезно обществу?

      – Ну, я не… – попыталась было поддержать разговор свечница. Но Сергеев её словно бы не слышал.

      – Наоборот – с большой охотой напечатают то, что обществу вредно. Вся эта жвачка из проходных, плохо написанных детективов, пошлой, штампованной фантастики выходит миллионами тиражей, а какая-нибудь научная монография – в смехотворных пяти сотнях экземпляров. Каково, а?! Катимся на дно. Со свистом. И брат мой это понимал лучше нас с вами. Потому и не кончил книгу. Захотел бы при жизни – думаете, его хоть что-то смогло бы остановить? Вот я уверен, что нет, не смогло бы. Он её, может быть, для себя писал, ту книгу, а не на потребу, простите… охлосу! Может, публикация, наоборот, стала бы ему жестоким оскорблением, пощёчиной. Ему, его памяти. Он и без того много хорошего сделал. Очень много. Больше, чем кажется.

      Собеседница плотно сжала губы и с виноватым видом уставилась на склеп.

      – Да и взять хотя бы вот этого вот Толстого, Алексея Константиновича, – не унимался Никифор. – Казалось бы – наша гордость. Ходим, щёки надуваем, хотя сами-то мы тут при чём? Разве наша заслуга, что обитаем рядом с его усадьбой, где он даже не родился, а просто пожил с десяток лет? Да вот уж вряд ли! Но нет – грудь колесом: такой, мол, поэт был замечательный, наше всё, без пяти минут Пушкин. Школьников в усадьбу со всей области возят, хотя от настоящего толстовского гнезда там и кирпичика не осталось. Любим, любим Алексея Константиновича, как отца родного! Души не чаем! А где ж тогда миллионные тиражи его книг?! Что при СССР напечатали, то и имеем. Сущие крохи! А в наши дни не то что миллионных тиражей, а вообще никаких нету! Ну, разве что та проза, которая у него про вампиров, –