Последний день. Михаил Нуайме

дня, не хватит и целой вечности! Будь уверен: могила сама сведет все счеты.

      – Я хочу знать час своей смерти…

      – Прознав о дне смерти, ты пришел в ужасное смятение. Что же случится тобой, если ты узнаешь о часе смерти?

      – … Я хочу знать и о том, как именно я умру. Лопнет желчный пузырь? Разорвется сердце? Не выдержит мозг? Я утону? Буду сожжен? Задохнусь? Поскользнусь и сверну шею? Или пробью себе голову? Меня укусит змея? Догонит шальная пуля?.. Я хочу знать, как мне суждено умереть, насколько долго будет длиться агония, какую боль мне предстоит вынести. Я хочу видеть того, кто закроет мне глаза, и мою жену, когда она получит весть о моей смерти. Интересно, почувствует ли она подступивший к горлу ком или хоть небольшую горечь в груди? Уронит ли она хотя бы одну слезинку, промолвит ли хоть слово сожаления, раскаяния? Дада, она скажет: «Бедняга!» – и, опустив глаза, замрет на несколько минут. Потом, должно быть, схватится обеими руками за голову, закроет веки, застонет, и на ее щеки одна за другой сбегут шесть слезинок. Она бросится на ближайший диван, будучи не в силах дышать, к ней подойдет любовник, что-то спросит, а она, таким знакомым движением руки, отодвинет его и еле слышно прохрипит: «Оставь меня в покое!»

      Да-да, она придет в себя, вспомнит наши с ней ночи. Она вспомнит, наконец, как бились наши сердца, как мы буквально растворялись в объятиях друг друга и песнях любви, забывая обо всем на свете, разумеется, за исключением самого счастья. Ее снова коснется сладкое волнение того дня, когда мы, словно воробьи, обустраивали свое гнездышко; она припомнит радость рождения Хишама и захочет его снова увидеть. Она раскается, она вернется…

      Но вернется ли теперь уже моя вдова сюда вместе с ним? Оформят ли они официально свои отношения? Сделает ли она его своим вторым мужем? Нет! Я не хочу, чтобы он спал в моей кровати, ел моей ложкой, пользовался вещами, оплаченными мною своей кровью, сердцем, мыслями! Никогда этому не бывать! Ни-ко-гда!

      – Ха-ха! Даже если всему этому суждено случиться, то какое тебе-то, увальню, спокойно лежащему в могиле, будет до того дело?

      – Бр-р-р. Какая мерзость!..

      Час второй

      Не верю, не верю даже самому себе. Прошел час с тех пор, как меня разбудил какой-то голос. Целый час. Целых шестьдесят минут. Я-то по-прежнему сижу в кровати, подперев руками голову, которая вот-вот разорвется от толпящихся в ней картин, призраков, звуков, воспоминаний и мыслей.

      Если голос не соврал – а он не соврал, – то мне остается жить всего двадцать три часа, а потом уже в моем доме столпятся молящиеся, соболезнующие близкие и кладбищенские рабочие, со всех сторон посыплются корявые пожелания «царствия небесного»… И вот, доктор Муса ал-ʻАскари отправится отдохнуть от земных хлопот в свое последнее пристанище. Черви быстро сделают свою работу и освободят кости от мяса, а лицо покойного постепенно скроется от человеческих глаз и сотрется в человеческой же памяти. Его голос навеки смолкнет… И ни солнце, встающее утром, ни звезды с луной,