Последний день. Михаил Нуайме

души. Но доктор ал-ʻАскари, осмелившийся помолиться Тому, Кого нельзя описать, так и не находит в себе сил заявить о своеобразном «вступлении» в права «наследования» Богу: о «новом Мусе ал-ʻАскари» читателю «Последнего дня» не известно почти ничего. Кроме, правда, того факта, что он действительно может родиться, чтобы каким-то неведомым образом пронести тихий свет сквозь темень чувств и «непросвещенного сердца».

      События программного романа Нуайме разворачиваются на тесной площадке двадцати четырех часов. Однако упомянутый выше открытый финал напряженного, порой и вовсе мучительного дня доктора Мусы ал-ʻАскари не дает нам узнать о конце этого дня. Быть может, он, подобно седьмому дню творения, продолжается и сегодня? Вспоминая об этом предположении Августина, Нуайме-богослов не грешит против истины размеренной человеческой жизни. Да и как может быть иначе, если написанное неуклюжим пером неготового к «Новому дню» ал-ʻАскари творение так и не успело раскрыть перед читателем символику имен своих героев? Муса ал-ʻАскари (Моисей-Воин) не одерживает никакой победы, Руʼйа ал-Кавкабиййа (Видение Небесное) не предстает перед глазами влюбленного мужа, Хишам (Щедрость) так и не протягивает руки помощи своему растерянному отцу. Один только Не-Именуемый остается верным своей безымянной полноте, в которой явственно читается основное послание «Последнего дня», учащего внимательного читателя вспоминать о принципиально неразрешимых проблемах. «Роман-трактат», обрушивающийся в своем начале против всякой в корне слабой философии, венчается самым что ни на есть философским призывом: задавать вопросы, на которые в принципе нельзя ответить. Правда так и останется непознанной, но стремление к ее познанию, добрая дерзость и благоговение перед существованием истины отдадут в награду человеку его самого.

      Впрочем, недосказанность, вложенная автором в саму грубоватую ткань произведения, оставляет герменевтические «ворота» «Последнего дня» открытыми – если не сказать настежь распахнутыми – перед литературными критиками. «Философия молчания» Нуайме, его первый тщательно проработанный манифест, по-прежнему ждет своего читателя, который, вдохновленный или, напротив, раздраженный бессилием его главного героя, непременно должен продвинуться на несколько шагов вглубь «темного тоннеля» вечной темы жизни и смерти, пугая черноту, окутавшую первый и последний дом Мусы ал-ʻАскари вложенным в руку ливанским классиком бумажным фонариком. К счастью, этот путь по наскоро набросанной «реке времен» теперь может проделать самостоятельно и русский читатель, оставляемый нами наедине с прямой речью «русского араба» Михаила Нуайме.

Ф.О. НофалАвгуст 2017 г., Одесса.

      Последний день

      Час первый

      – Встань и простись с Последним днем!

      Едва услышав этот голос, я мигом очнулся от глубокого сна, легким движением скинул тонкое покрывало и прямо сел в своей кровати.

      Я