Падение Византии. П. Филео

строить, а в Святой земле христианские песни Господу-Богу воссылать. Груше все рассказывал про разные святыни; мы его со всякою ласкою принимали, особенно Груша.

      – Потому что он скорбит, – как бы оправдывалась Груша, – скорбит духом, сердечный…

      – Хорошо, хорошо, милая, – одобрительно говорил Ефимий Васильевич, – странника надо принять, а скорбящего утешить. Вы хорошие у меня хозяйки. А кто же еще будет?

      – Еще Кутлаев…

      – Это богатый. Новокрещенный татарин, важный человек у нас в Ельце.

      – Будет еще, – продолжала Демьяновна, – сотник казацкий Корка…

      – Ну, молодцы, молодцы, распоряжаться умеете, что и говорить!..

      С этими словами хозяин встал, и обратившись к иконам, стал широко креститься и низко кланяться, монах поспешно поднялся за ним и, крестясь, зашептал: "докса патри ке", затем поблагодарил хозяев.

      – А можно спросить тебя, отче, – несколько стесняясь, начал Ефимий Васильевич, – что это ты часто во время крестного знамения произносишь: "докса патри ке", а дальше не расслышу.

      – Ке юио, ке агио Пневмати. Это по-русски будет: Слава Отцу и Сыну и святому Духу.

      – Я так и думал, что это молитва какая, ведь религия у нас и молитвы одинаковы.

      – Одна, конечно, одна.

      Затем монаху отвели особое помещение, в виду того, что он на ночь, может быть, захочет на молитве постоять. Оставшись один, он тяжело опустился на постель и закрыв усталые глаза, задремал. Его светлые волосы рассыпались по подушке, а на губах скользила беспечная улыбка молодости.

      II

      На следующий день был храмовой праздник. Народ был празднично разодет, церковь набита битком. Около церкви в ограде и вокруг нее было множество народа, в особенности детей и подростков, тут же стояли лотки с разными сластями. В доме ктитора шла поспешная стряпня, так как служба кончалась, уже звонили на молебен и гостей ждали с минуты на минуту. Демьяновна и Груша с ног сбились. Отец Стефан с утра ходил по окрестностям и гулял в лесу; вся эта оживленная, весенняя обстановка неизвестного ему края очень его занимала. Наконец, когда он заметил, что народ повалил из церкви, тоже вместе с приглашенными направился к дому ктитора.

      Ктитор начал с поклонами приглашать гостей за стол. Под иконы, на почетное место, был посажен архимандрит, затем стали размещаться прочие; некоторые уступали один другому место. Наконец все уселись.

      Сначала молча принялись за еду, но скоро языки стали развязываться.

      – Ну, отец дьякон, уж одолжил многолетием, что и говорить, мастер! – проговорил Ефимий Васильевич.

      Отец дьякон самодовольно поглаживал бороду и что-то скромно пробормотал; при архимандрите ему неприлично было разглагольствовать.

      – Молодец, хоть в Москву, – похвалил отец протопоп.

      – А хороши это у вас новые ризы, Ефимий Васильевич, – сказал архимандрит, – где вы их достали? В Ельце нигде таковых нет.

      Все стали наперерыв превозносить ризы. Ефимий Васильевич растаял совсем от таких похвал.

      – Это тайком, отец архимандрит,