Шесть камешков на счастье. Кевин Алан Милн

вздохнул.

      – По большей части да, дорогая.

      – Как же тогда получается, что теперь он почти к нам не приезжает?

      Этот вопрос мы с Таем, а иногда и мама задавали не первый год.

      – У вашего дедушки очень много дел.

      – Ты всегда так говоришь!

      – Потому что это правда. Пастор – сложная профессия, требующая много времени. А теперь тебе пора в школу. Хорошего дня, Тыковка, – вздохнул папа, взглянув на часы. И широко улыбнулся.

      – И?.. – вкрадчиво начала я.

      Он снова улыбнулся и потрепал меня по волосам.

      – И помни, кто ты!

      – Хорошо, пап. Люблю тебя, – ответила я и выпрыгнула из машины.

      – Все хорошо? – спрашивает отец, останавливая автомобиль перед зданием школы. Я выбрасываю из головы воспоминания тех давних времен, когда была еще в третьем классе, и отвечаю, глядя ему прямо в глаза:

      – Да. Просто с нетерпением жду начала еще одного дня в моей полной шика и гламура жизни семиклассницы.

      – Я могу тебе чем-то помочь? – интересуется папа.

      – Если ты переведешь меня на домашнее обучение, это будет как нельзя кстати! – Я расплываюсь в улыбке.

      – Другие предложения есть? – смеется папа.

      – Не-а. Переживу. Обычно же как-то я с этим справляюсь, – отмахиваюсь я.

      Отец хмурит брови.

      – Может, мне снова поговорить с директором? Наверняка он как-то сможет помочь.

      – Ни в коем случае! – взвиваюсь я. – Когда ты с ним в последний раз поговорил, ребята, которых он наказал, обо всем узнали, и стало только хуже. Я должна справиться с этим сама.

      Пару мгновений папа молча глядит на меня – и расцветает:

      – Ты ведь знаешь, как сильно я тобой горжусь?

      Я возвожу глаза к небу, но, надо сказать, почти незаметно.

      – Мне пора – а то опоздаю…

      – Ладно-ладно. Увидимся вечером. Помнишь, у Тая сегодня игра? Я люблю тебя, Эл, – с нежностью говорит мне отец.

      – Я тоже тебя люблю, папочка! – Я выбираюсь из машины и почти уже ухожу. Но что-то не так, и, сделав пару шагов, я останавливаюсь и оборачиваюсь. Папа опускает стекло:

      – Элис…

      – Я знаю, пап!

      Но он все равно выкрикивает свое коронное:

      – И помни, кто ты!

      Вот же ж старый дурак. И хотя всю эту трогательную сцену видит компания ребят, стоящих неподалеку, и я уверена, что уже красная как рак, я не могу не улыбаться.

      – Хорошо, пап!

      Как только его машина скрывается вдали, моя улыбка исчезает. Я уже, наверное, и не вспомню, когда в последний раз за все время моей учебы в школе я хотела улыбаться. Ладно, вспомню. Чуть больше года тому назад, но такое впечатление, что с того момента прошла целая вечность. Это было в прошлом году, когда я только-только пошла в шестой класс. Тогда Эшли Симмонс, моя закадычная подруга – она жила в соседнем доме, – девушка, которую мечтал поцеловать каждый из парней в нашем классе, решила, что я пагубно влияю на ее репутацию. Знаете, как это обычно бывает: я небольшого роста и не блещу красотой, а высокая и красивая Эшли явно не обременена