Спорим, будет больно!. Кира Фарди

мне даже спросить не о чем, настолько слова Зинки выбивают из колеи.

      – В субботу на дискач пойдем? – спрашивает у дома Зинка.

      – Не хочется. Что я там забыла, – и тут же осекаюсь. – Ой, прости, у тебя же Венька.

      – Язвишь, да? – Зина обиженно надувает и без того пухлые губы. – Ты, Варь, как собака на сене: сама не ешь и мне не даешь.

      – Прости. Ты и Венька так неожиданно, в себя прийти не могу.

      – Значит так, да? – на глазах подруги показываются слезы. – Ко мне ни один парень подкатить не может без твоего разрешения? Со столичными мажорами познакомиться не дала, теперь и с Венькой нельзя? Еще подруга называется!

      Мне становится неловко. Мы с Зинкой с детского садика не разлей вода, никогда не ссоримся, она признает за мной право лидерства, а тут второй раз за вечер ругаемся.

      Может, я давлю на нее слишком сильно?

      – Ну, прости, прости, – я обнимаю ее за плечи. – На дискач обязательно пойдем.

      – Честно слово?

      – Зуб даю!

      Зинка вытирает слезы, открывает калитку, но оборачивается.

      – Варь, я слышала к бабке Серафиме внук с друзьями приехал. Может, это наши мажоры?

      И опять меня бросает в дрожь. А если, и правда, я ошибаюсь? Парни приехали в гости, а я на них всех собак готова спустить из-за беспочвенных подозрений?

      – Не знаю. Но зачем-то же они потащились в Давыдово.

      – Может, они на дискач придут? – мечтательно закатывает глаза подружка.

      – Вряд ли. Они к субботе уедут уже.

      – А вдруг нет?

      – У тебя же Венька есть, – подкалываю ее. – За двумя зайцами погонишься…

      – Ой, опять ты за свое!

      Зинка посылает мне воздушный поцелуй, я, смеясь, бегу домой. Настроение поднимается, чувствую какую-то безудержную легкость, словно взмахну руками и взлечу над крышей. Я кружусь по улице, благо сейчас никто не увидит, и радостно смеюсь. А почему смеюсь, и сама не понимаю.

      – Х-р-р-р…

      На миг замираю у калитки. Мне кажется, или кто-то идет за мной? Резко оборачиваюсь – никого. У меня сегодня слуховые и зрительные глюки. То шаги слышу, то тени вижу.

      Нет, так дело не пойдет! К черту мажоров! К черту Зинку с ее безответной любовью, которая вдруг стала ответной! Так недолго и спятить.

      Влетаю в родной двор, Бруно радостно бросается ко мне: отец спустил собаку с цепи.

      – Тихо, не шуми, – я заглядываю в черные глаза пса, он виляет хвостом. – Хороший мальчик, потом поиграем.

      Я бегу в беседку.

      – Мам, есть хочу!

      – Вот оглашенная! Кто же на ночь наедается?

      – Я!

      Безумно вкусные шашлыки улетают в одно мгновение. Я уплетаю их так, словно ничего вкуснее в жизни не пробовала. Наевшись, умываюсь, переодеваюсь и падаю на кровать. И только закрываю глаза, как вижу мажора. Он стоит рядом, наклонившись, и вглядывается пристально в лицо.

      Я вдавливаюсь в подушку, шарю руками по простыне в поисках орудия защиты, ничего не нахожу и замираю.

      – Что ты здесь делаешь? – сиплю сдавленным