Манхэттен. Джон Дос Пассос

в вестибюле дома тети Эмили, были колонны из розового мрамора. Мальчик у лифта был одет в шоколадную ливрею с медными пуговицами. Лифт был четырехугольный; внутри его висели зеркала. Тетя Эмили остановилась перед широкой, красного дерева дверью на седьмом этаже и достала ключ из сумочки. В конце передней было окно, в которое можно было видеть Гудзон, пароходы и высокие деревья, дома, вздымавшиеся над рекой на фоне желтого заката. Когда тетя Эмили открыла дверь, раздались звуки рояля.

      – Это Мэзи упражняется.

      Комната, в которой стоял рояль, была устлана толстым, пушистым ковром и оклеена желтыми обоями с серебристыми розами. На стенах между светлыми панелями висели писанные масляными красками картины, изображавшие лес, людей в гондоле и толстого кардинала, пьющего вино. Мэзи взмахнула косичками и спрыгнула с табурета. У нее было круглое, пухлое лицо и вздернутый нос. Метроном продолжал стучать.

      – Здравствуй, Джеймс, – сказала она, подставив матери губы для поцелуя. – Я очень огорчена, что бедная тетя Лили так больна.

      – А ты не поцелуешь кузину, Джеймс? – сказала тетя Эмили.

      Джимми подошел к Мэзи и ткнулся лицом в ее лицо.

      – Вот так поцелуй, – сказала Мэзи.

      – Ну, детки, займите друг друга до обеда.

      Тетя Эмили прошуршала за синие бархатные портьеры в соседнюю комнату.

      – Нам будет очень трудно называть тебя Джеймс. – Мэзи остановила метроном и посмотрела серьезными темными глазами на кузена. – Ведь не может же быть двух Джеймсов.

      – Мама зовет меня Джимми.

      – Джимми – очень простое имя. Ну что ж, придется называть тебя так, пока мы не придумаем чего-нибудь получше.

      – А где Джеймс?

      – Он скоро придет. Он на уроке верховой езды.

      Сумерки, повисшие между ними, стали свинцово-немыми. Из железнодорожного парка доносились свистки паровозов и лязг сцепляемых вагонов. Джимми побежал к окну.

      – Мэзи, ты любишь паровозы? – спросил он.

      – По-моему, они противные. Папа сказал, что мы переедем отсюда из-за этого шума и дыма.

      Во мраке Джимми мог разглядеть конический обрубок огромного паровоза. Дым вырывался из его трубы громадными бронзово-лиловыми клубами. На пути красный огонь сменился зеленым. Зазвонил колокол – медленно, лениво. Поезд тронулся, громко храпя, грохоча, постепенно набирая скорость, и скользнул в темноту, покачивая красным фонарем заднего вагона.

      – Как бы я хотел жить здесь! – сказал Джимми. – У меня есть двести семьдесят две фотографии паровозов. Если хочешь, я тебе их покажу. Я их собираю.

      – Какая смешная коллекция! Опусти шторы, Джимми, я зажгу свет.

      Когда комната осветилась, они увидели Джеймса Меривейла, стоявшего в дверях. У него были светлые вьющиеся волосы, веснушчатое лицо и вздернутый, как у Мэзи, нос. Он был в бриджах, темно-коричневых крагах, со стеком в руках.

      – Привет, Джимми! – сказал он. – С приездом.

      Из-за синих бархатных портьер показалась тетя Эмили. Она была одета в зеленую шелковую блузу с высоким воротником и кружевами. Ее седые волосы красивыми волнами обрамляли лоб.

      – Детки,