Манхэттен. Джон Дос Пассос

на углу Перл-стрит, локти и колени Бэда промокли насквозь. Холодная струйка дождя сбегала по его спине. Они подошли к стойке, и Лапландец Мэгги выложил пятидолларовую бумажку:

      – Я угощаю всех! Я счастлив сегодня.

      Бэд набросился на даровую закуску.

      – Сто лет не жрал, – пояснил он, возвращаясь к стойке за выпивкой. Виски жег ему горло, сушил мокрое платье. Он чувствовал себя маленьким мальчиком, идущим играть в бейсбол в субботу вечером. – Молодец Лапландец! – крикнул он, похлопывая маленького человечка по широкой спине. – Теперь мы с тобой друзья.

      – Завтра мы с тобой садимся на пароход и уезжаем вместе. Что ты на это скажешь?

      – Конечно поедем.

      – А теперь идем на Баури-стрит, поищем девочек. Я плачу.

      – Ни одна девочка с Баури не пойдет с тобой, япошка! – заорал высокий пьяный человек с висячими черными усами; он встал между ними, когда они, шатаясь, проходили дверь.

      – Не пойдет, говоришь? – сказал Лапландец, откидываясь всем телом назад.

      Его кулак, похожий на молот, внезапно вылетел вперед и въехал в нижнюю челюсть черноусого. Черноусый поднялся с земли и поплелся обратно в бар; дверь захлопнулась за ним. Изнутри донесся рев голосов.

      – Ах, будь я проклят, Мэтти, будь я проклят! – заорал Бэд и опять хлопнул его по спине.

      Они шли рука об руку по Перл-стрит под пронизывающим дождем. Бары ярко светились на углах истекающих дождем улиц. Желтый свет зеркал, медных решеток и золотых рам вокруг картин с розовыми голыми женщинами качался и прыгал в стаканах виски, вливался огнем в запрокинутый рот, вспыхивал в крови, пузырился из ушей и глаз, вытекал струйками из кончиков пальцев. Облитые дождем дома нависали с обеих сторон, уличные фонари колыхались, точно факелы. Бэд очутился в набитой лицами комнате. Женщина сидела у него на коленях. Лапландец Мэтти обнимал за шею двух других женщин, расстегнув рубашку, показывая грудь. На груди были вытатуированы зеленым и красным голые мужчина и женщина. Они обнимались, змея туго обвивала их своими кольцами. Мэтти выпятил грудь, ущемил пальцами кожу на груди – мужчина и женщина задвигались, и кругом захохотали.

      Финеас Блэкхэд распахнул широкое окно конторы. Он смотрел на гавань, сланцевую и слюдяную, прислушивался к прерывистому грохоту уличного движения, к голосам, к стуку молотов на новой постройке, вздымавшимся с улиц города и клубившимся, точно дым, в порывах жестокого норд-веста, который дул с Гудзона.

      – Эй, Шмидт, принесите мне полевой бинокль! – крикнул он через плечо. – Смотрите!

      Он навел бинокль на толстобрюхий белый пароход с закопченной желтой трубой, который стоял у Говернор-Айленда.

      – Это, кажется, «Анонда»?

      Шмидт был толстый, дряблый человек. Кожа на его лице свисала широкими сухими складками. Он глянул в бинокль:

      – Да, это «Анонда».

      Он закрыл окно. Шум сразу стал глуше; теперь он напоминал морской прибой.

      – Однако они быстро справились. Они будут в доках через полчаса. Бегите и поймайте инспектора Малигана. Он все устроил… Не спускайте с него глаз. Старик Матанзас объявил нам открытую войну.