Фатальная ошибка опера Федотова. Мария Зайцева

привычно не отвечает на мои слова, он вообще у нас по большей части – молчаливое привидение. Не знаю, что нашла в нем моя правильная, а, главное, вполне умеющая складывать слова в предложения сестренка. Верней, догадываюсь, конечно, что нашла. А вот подтверждать свои догадки нихера не тянет. И без того паршиво, когда они рядом сидят. И Немой пялится на нее так, словно, если бы нас не было тут, поблизости, то прямо сожрал бы мою няшную сестренку.

      У меня в памяти еще свежи воспоминания, как мы их застали в кровати, чуть ли не в процессе. Это в те времена еще, когда Немой проходил по делу под кодовым названием “тварь, лизать пятки Алке недостойная”, а не как сейчас – “муж, мать его”.

      Надо же, как время-то все меняет…

      Совсем недавно Немой был моим не друганом, конечно, потому что дружить с сыном местного авторитета, пусть и завязавшего с этим делом, Горелого сыну прокурора западло…

      Но недостатки в биографических данных не мешали Немому быть вполне нормальным пацаном, вменяемым, не подлым, а, главное, умеющим в бокс так, как мне хотелось. Хороших тренеров у нас в городе почему-то не осталось, последний умер несколько лет назад… Кстати, Немой был его внуком. И дед, чемпион еще СССР в супертяжелом весе, много чему внука своего научил. По крайней мере, удар поставил охренительно, причем, как левой, так и правой. Ох, я и получил в первый раз по челюсти, когда еще не знал, что он – амбидекстер! До звезд перед глазами! Да каких звезд? До темноты кратковременной. Нокдаун, короче, поймал.

      Немой ржать, кстати, не стал тогда, подождал, пока я прочухаюсь, и с серьезной рожей принялся объяснять мои ошибки.

      Вот с тех пор у нас как-то общение и заладилось.

      Встречи пару раз в неделю, чтоб качественно побить друг другу рожи… Отлично, я считаю.

      Постепенно чисто спарринг перешел в пиво после, с разговорами по душам.

      И Немой в момент душевного раздрая рассказал про то, что давно уже, несколько лет, страдает по одной девчонке…

      Я, когда пришел в себя от новости, что это бревно с глазами может нормально общаться и даже не односложными предложениями, а еще от того, что это бревно может что-то чувствовать, и даже девушку какую-то, бедолагу, конечно, не позавидуешь ей, издалека сталкерить, боясь подойти…

      Короче, я едва сдержал дикий здоровый ржач, только представив себе эту картину, как этот мамонт два метра ростом и с размахом плеч в полтора метра, не меньше, гоблин, короче говоря, монстрятина, следит за какой-то невезучей девочкой… И пялится на нее влюбленным взглядом. И страдает… Страдает, мать его!

      Слова “Немой” и “страдает” в одном предложении вообще не совмещались, потому удивление мое было вполне понятным.

      А еще до сих пор не понимаю, где нашел в себе силы тогда сдержаться и не заржать, просто глядя на задумчивую рожу этого придурка. Очень мне хотелось в тот момент съязвить, что, если он и на девочку (вот бедолага-то, а, чего ж она в прошлой жизни такого хренового сделала, что на нее этот зверюга запал?) так смотрит, то в кровать ее затащить сможет, только предварительно по башке отоварив. И это будет благо