Фатальная ошибка опера Федотова. Мария Зайцева

Ты чего тут устраиваешь, дура?

      – Ничего… – она опирается локтями на колени, подается ко мне, внимательно глядя в глаза, серьезно так, жадно, – просто подумала… Лучше пускай ты… Я тебя давно люблю.

      – Так… – все, этот бред надо прекращать, – хватит. Ты себе придумываешь херню, у тебя возраст такой, я все понимаю. Давай сделаем вид, что ничего не было, я тебе пропуск выписал, вали.

      – Вов… – она обращается ко мне по имени, а это значит, что сейчас все без шуток, серьезно очень, – Вов… Я тебя правда люблю… Понимаешь, сразу, как увидела, еще тогда, пять лет назад…

      – Ты ебнулась. – Знаю, так с детьми нельзя говорить, но у меня как-то словарный запас подрастерялся в связи с последними событиями, – ты ребенком была тогда…

      – Нет, не ребенком, – качает она головой, – я все помню… И я все думала, что ты заметишь. И тоже меня полюбишь. Дура, да, знаю. Но думала. А ты… Не замечал. А теперь тебя переводят, и я даже так тебя увидеть не смогу больше…

      – Так ты… – осеняет меня внезапно, – ты это все… Специально? Все эти годы?

      Ее улыбка подтверждает мои опасения. Все. И насчет мотивов ее поведения, и насчет “ебнулась” тоже. Одно без другого не идет, похоже.

      – Так… – я решительно встаю, подхожу к ней, продолжающей сидеть на диване. Теперь она смотрит на меня снизу вверх, и глаза, с этими длиннющими пушистыми ресницами, наивно порочные, заставляют сердце неожиданно дико застучать. Я хмурюсь, не радуясь такой реакции организма, но списываю это все на стресс, подхватываю мелкую засранку под локти, поднимаю и тащу к двери.

      Она не сопротивляется, словно разом шарик сдули, ноги переставляет и глаза не поднимает.

      – Все, Захарова, вали. И больше такой херни не пори. Поняла?

      – Я тебя больше не увижу? – спрашивает она, глядя из коридора печально и слезливо.

      – Нет, и это к лучшему, – наставительно говорю я, стараясь не замечать ни глаз ее огромных, ни тоски в них.

      – А что нужно сделать, чтоб тебя увидеть? – не уходит она никак.

      – Или убить кого-то, или в полиции работать, одно из двух. И оба мимо тебя, так что вали скорее отсюда. И больше так не шути, а то не все шутки понимают.

      – Я и не шучу…

      Тут я не выдерживаю и закрываю дверь.

      И даже ключ в замке проворачиваю, на всякий случай.

      Потом иду к столу, достаю бутылку воды, наливаю, пью. Мелкими глотками, с задержкой дыхания, пока хватает сил.

      И только так чуть-чуть успокаиваюсь, могу нормально мыслить.

      Мелкая засранка, с ее подростковой любовью, выбила из колеи.

      Любит она меня, блять… С тринадцати лет… Да смешно же, глупость.

      А целуется хорошо… Кто научил?

      Думать об этом – вступать на опасный путь, и потому я спешно заставляю себя переключиться.

      И уже к концу рабочего дня забываю о мелком утреннем инциденте.

      В принципе, я все сделал правильно, отшил ее грубо. Зато не будет больше херней страдать и лезть во всякие тупые замуты, чтоб попасть в отделение и меня увидеть.

      Надеюсь, я был достаточно груб, чтоб у нее отбилось все желание