Развод. Чужой ребенок. Лила Каттен

скажи как есть.

      Взгляд начальника становится более суровым.

      Мужик он хороший, но если что-то почувствует Шмелев, то не отцепится, пока не убедится в том, что все реально поправлено и налажено. Поэтому я не решаюсь на обман. Это не поможет мне ни в каком из вариантов. Здесь нельзя прийти на работу и принять таблетку от головы, чтобы здравомыслие было на первом месте. Так просто не проходит.

      – Помимо физического, сны беспокоят.

      – Мне тебя направить к Ларисе Анатольевне?

      – Да, – утвердительно отвечаю.

      Самое глупое, это обманываться и отрицать очевидное. Я знаю, что мне нужна помощь. И я должен ее получить.

      – Тогда, – он смотрит в календарь на столе, – две недели на восстановление ноги и поясницы, одновременно с этим приходишь к психологу. Допустить к работе не смогу, пока что поработаешь с инструктажем. Ясно?

      – Так точно.

      – Не теряй головы, Герман. Ступай.

      Выйдя из кабинета, я стараюсь не воспринимать это, как что-то постоянное. Но не могу сказать, что я в восторге. Однако все же лучше, чем если бы меня отправили в принудительный «отпуск».

      Кабинет нашего штатного психолога находится в отдалении от остальных комнат.

      Стучусь и получив утвердительное «Войдите», прохожу внутрь.

      – Добрый день, Лариса Анатольевна.

      – Здравствуй, Герман Валерьевич. Что там у тебя?

      Подхожу ближе и кладу на стол бумаги, которые отдал мне начальник.

      Лариса на пару лет младше меня. В штате лет пять точно работает, может, чуть больше.

      – М-гу, – рассматривает выписку и делает копии. – Садись на диван, я сейчас только блокнот возьму, – говорит она и я тут же поворачиваюсь в сторону серого двухместного диванчика, напротив которого стоит кресло.

      Заняв удобный угол, я наблюдаю за тем, как она достает черный блокнот, берет из органайзера ручку и встав направляется в мою сторону.

      – Итак, расскажи мне для начала, что тебя тревожит? Там в основном твое физическое состояние.

      – Не стал рассказывать им, что в голове творится.

      – Ясно. И что же там происходит?

      Втягиваю ноздрями воздух, пропитанный древесным ароматом диффузора, по типу таких, как моя жена покупает в квартиру.

      – Сны тревожат.

      – Ты можешь о них более подробно рассказать?

      Я хмурюсь. Потому что возвращаться в это все сложно.

      Пальцы непроизвольно сжимаются в кулак.

      – Не торопись, – доносится голос женщины.

      – Это либо просто огонь, который разъедает кожу. Крики, которые в голову ввинчиваются. Иногда, – зависаю на этом слове. – Иногда я пытаюсь снова спасти ребенка.

      На этом она отрывает голову от блокнота и смотрит внимательно.

      – Такое с тобой впервые?

      – Да.

      – Вина?

      Я с трудом умудряюсь держать лицо, чтобы ответить.

      – Я должен был ее спасти.

      – Несмотря на то что сделал все возможное?

      Мои глаза впиваются в ее, и непроницаемая маска трещит и рассыпается.

      – Ребенок погиб, значит,