Отец Феона. Тайна псалтыри. Анатолий Леонов

разбо́йника, оста́вленного незнако́мцем следи́ть за свое́й кобы́лой.

      – Co ty jeszcze chcesz? – заора́л он вслед уходя́щему пле́ннику, – рocałuj mnie w dupç!

      Поверну́вшись к уходя́щим спино́й и задра́в полы́ своего́ жупа́на , он хло́пал ладо́нями по штана́м, демонстри́руя ме́сто, кото́рое, по его́ мне́нию, сле́довало бы отме́тить ла́ской.

      Пору́чик, оста́вив подопе́чного, верну́лся к отря́ду, мра́чно посмотре́л на кривля́ющегося буффо́на и мо́лча приложи́лся нага́йкой к весьма́ сомни́тельным пре́лестям не на шу́тку разоше́дшегося горлопа́на. Мгнове́нно прочу́вствовав всю си́лу «аплодисме́нтов» мра́чного пору́чика, весельча́к воструби́л как сигна́льный горн и, смешно́ припада́я на ле́вую но́гу, затруси́л по кру́гу под забо́ристый смех това́рищей.

      – Odwal się, Leszek… – исто́шно причита́л он, потира́я уши́бленное ме́сто.

      – Zamknij się ty, bydłaku chamski! – отве́тил Буди́ла, пожа́в плеча́ми, и вме́сте с таи́нственным го́стем скры́лся в ча́ще, бо́льше не пророни́в ни сло́ва.

      В кро́хотной охо́тничьей заи́мке, от ста́рости, вро́сшей в зе́млю почти́ по са́мую кры́шу, на ла́вке из берёзовых до́сок, небре́жно покры́той черке́сской бу́ркой, сиде́л одногла́зый по́льский офице́р в оде́жде ро́тмистра гуса́рской хору́гви. Впро́чем, ба́рдовый жупа́н, жёлтый плащ, ко́жаные штаны́, и поясна́я су́мка – шабельтаст, по ве́тхости свое́й ма́ло чем отлича́лись от ру́бища, в кото́рое был оде́т весь отря́д, а вот ору́жие и амуни́ция офице́ра, сло́женные тут же на ла́вке, находи́лись в безупре́чном состоя́нии. Гуса́рский шиша́к , кира́са с напле́чниками, венге́рская са́бля и жуткова́того ви́да буздыган , в своё вре́мя проломи́вший нема́ло черепо́в, бы́ли начи́щены, сма́заны медве́жьим жи́ром и пра́зднично поблёскивали при све́те большо́й ослопной свечи́ , позаи́мствованной разбо́йниками в одно́й из окре́стных церкве́й.

      Пору́чик снял повя́зку с глаз незнако́мца и, подойдя к сидя́щему офице́ру, что́-то прошепта́л ему́ на у́хо. По́льзуясь па́узой незнако́мец с холо́дным прищу́ром огляде́л ро́тмистра, то́чно це́лился в него́ из мушке́та. У ро́тмистра не хвата́ло двух па́льцев на пра́вой руке́ и одного́ на ле́вой. Одно́ у́хо у него́ бы́ло разру́блено попола́м, а на второ́м отсу́тствовала мо́чка. Лицо́ его́ бы́ло изры́то о́спой и глубо́кими са́бельными отме́тинами. Отсу́тствующий ле́вый глаз заро́с безобра́зным о́бразом, представля́я собо́й наро́ст гря́зно-кирпи́чного цве́та, кото́рый ста́рый воя́ка да́же не пыта́лся скрыть под повя́зкой, справедли́во полага́я, что в компа́нии ви́сельников гала́нтные мане́ры после́днее, что сле́довало соблюда́ть. В о́бщем, воя́ка был изве́стный и о́пытный, и незнако́мец удовлетворённо улыбну́лся, ви́димо, удостове́рившись, что не ошиба́лся, предпринима́я своё опа́сное ночно́е путеше́ствие.

      Внима́тельно вы́слушав пору́чика Будилу, ро́тмистр кивну́л голово́й и, посмотре́в на незнако́мца свои́м еди́нственным пронзи́тельным гла́зом, произнёс си́плым от простре́лянного лёгкого го́лосом.

      – Вы ка́жется иска́ли встре́чи со мной? Я Голене́вский.