В огне повенчанные. Иван Лазутин

что-нибудь получится, товарищ сержант, то вы выручите роту. – Лейтенант пожал Богрову руку.

      Командира батальона капитана Петрова Богров нашел в его блиндаже. Он готовил к вечеру строевую записку, в которой должен был указать о выбытии из роты четырех бойцов-ополченцев, снятых с довольствия по причине ареста и отдачи под суд военного трибунала.

      Комбат даже не взглянул на Богрова, когда тот излагал ему суть своей просьбы.

      – Наша рота, товарищ капитан, была первой в полку по боевой и политической подготовке. И вдруг… Такой позор!.. Полковник погорячился. Думаю, что комиссар дивизии вникнет в суть дела и уговорит начальника штаба. Всех четырех я знаю. Все – мастеровые, семейные, надежные. И в бою, уверен, не подведут… А Еськин – стахановец электролампового завода. Вы представляете, как это воспримут заводские, когда узнают? Ведь у него на этом заводе жена и дочь работают…

      Капитан долго молча смотрел Богрову в глаза, потом спросил:

      – Николай Егорович, вы сегодня хорошо спали?

      – Плохо, – ответил Богров. Взгляд его упал на строевую записку, в которой значились фамилии четырех арестованных ополченцев.

      – А я не сомкнул глаз. Вчерашнее ЧП… Меня словно обухом по голове ударили. И даже не столько само ЧП, сколько решение начальника штаба. – Комбат встал, прошелся по блиндажу и, словно колеблясь – говорить или не говорить сержанту то, что его особенно угнетало в эту минуту, – резко повернулся к Богрову и спросил: – Не подведете?

      – Не те годы, чтобы подводить, товарищ капитан.

      – Доверительно, как коммунист коммунисту?

      – Товарищ капитан, вы разговариваете с коммунистом ленинского призыва. – Богров вплотную подошел к комбату и крепко пожал ему руку.

      – То, о чем я хочу сказать вам, далеко от того, чем вы клянетесь. Мерзко, гадко, подло!.. Я не думал, что полковник Реутов способен на такое.

      – Сплетником тоже никогда не считали, – заметил Богров и в душе пожалел, что по мелкому, в сущности, поводу он поставил на карту свою партийность и авторитет.

      – Все, что Реутов приказал отнести раненым в медсанбат, – осело в землянке Реутова.

      – Откуда вам известно, товарищ капитан?

      – Мой связной и ординарец Реутова – из одной деревни, дружки с детства. Нередко делятся друг с другом. – Капитан подошел к столу, сколоченному из широких горбылей, и сбросил с алюминиевой чашки газету. В чашке лежали соленые огурцы и кусок сала. – Полюбуйтесь… Остатки с барского стола.

      – Да… – протянул Богров, разглаживая усы. – Неопровержимое доказательство человеческой… – Богров подыскивал подходящее слово, чтобы не перегнуть в своей оценке поступка полковника Реутова. Но его опередил комбат:

      – Человеческой мерзости!

      – Может быть, и так, – согласился Богров. – Если, конечно, судить о людях не по уставу дисциплинарной службы, а по совести.

      Комбат прикрыл чашку газетой.

      – Вчера вечером я обращался к командиру дивизии. Пытался убедить его, что начальник