Кромка льда. Том первый. Анна Юрьевна Приходько

Игнатьевна! Меняю дневник на вашу дочь. Делайте что хотите, но срок вам даю до декабря. Если Настасья не станет моей, всю семью вашу сживу с этой земли! Так и знайте!

      Тамара думала, что её сердце разорвётся в груди. Утром она не вышла из своей комнаты.

      Бабушка кричала:

      – Тома! Тома! Иди учиться!

      Но у Томы поднялась температура. Девочка лежала в кровати и смотрела в потолок.

      Марфа Игнатьевна подошла к внучке, потрогала лоб и воскликнула:

      – Боже святый! Горит девчонка, беда какая!

      Тамара плохо помнила, что происходило в те дни.

      Настасья говорила матери:

      – Отныне вы ходите стирать одна! Застудили мне ребёнка!

      – Так пусть закаляется! Она ж помрёт в случае чего! – возмущалась Марфа Игнатьевна.

      – Вы так и мечтаете об этом! Так давайте, убейте её сейчас, и меня, и Сеньку! Вы же хотите остаться одна! – кричала на мать Настя.

      – О-хо-хо. – Марфа Игнатьевна не сдавалась. – Мне для этого убивать вас не надо.

      На пятый день болезни Тамаре стало легче.

      Мать сидела рядом с ней, держала маленькую ладошку в своей руке и шептала:

      – Доченька, ты обязательно поправишься. Я обещаю, ты больше не пойдёшь стирать в реке.

      – Пойду, – ответила Тамара. – Я хочу дослушать сказку.

      – Какую сказку?

      – О красивой дочке богача и Исуре…

      Тамара никогда не видела у матери таких удивлённых глаз. Настасья даже закашлялась.

      Потом улыбнулась, кажется, через силу и попросила дочку:

      – А мне ты расскажешь эту сказку?

      Тамара кивнула и начала:

      – По ту и по эту сторону нашей реки раньше стояли домики…

      Настя слушала рассказ дочери и старалась улыбаться, но когда вышла из комнаты, позвала свою мать:

      – Мама, где вы?

      Марфа Игнатьевна не спешила отзываться.

      Только с третьего раза подала голос.

      – Чего разоралась? Слышу я. Подойди по-человечески. Горланишь, как ворона.

      Настя схватила мать за шею и стала её душить.

      – Ты что творишь, – хрипела Марфа, – что творишь? Бог с тобой! Никак помешалась на том, что муж бросил тебя, и приплод ему не нужен? Почему же ты ему не сказала, что на сносях? Убивай давай! И потом родить не сможешь. Будешь в муках корчиться, никто к тебе не подойдёт за то, что ты мать жизни лишила!

      Настя ослабила хватку, грузно опустилась на стул, закрыла лицо руками и зарыдала.

      Пока Марфа Игнатьевна откашливалась, её дочь плакала.

      – Говорю тебе – не позорься. Пётр Александрович – видный человек. Умный, воспитанный. Сдался тебе этот пролетариат. Он же не стóит даже твоей волосинки! У него, небось, баба в городе. А ты тут слёзы льёшь. А Пётр – человек ответственный: и ребёночка воспитает, и Сеньке ума даст.

      – Вы зачем Тамаре рассказываете о своей жизни? Зачем маленькой девочке ваши приключения? Отчего же это сказкой стало? Меня позорите, что себя не с тем связала, а сами-то…

      Марфа Игнатьевна усмехнулась.

      – А… Вот откуда ноги растут. А мне скрывать нечего. Пусть знает, какой может