Думки. Апокалипсическая поэма. Том второй. Артём Рящев

была быть вода. Я неуклюже вылез вслед за ней, к мостку и – тоже на перила: неуверенно качнулся и чуть не свалился вниз, хорошо, что падать тут метра полтора-два всего лишь.

      Я взял Еву за ее яблочную ладошку, а она легко разрешила. Тоненькая красная ниточка повязана маленьким узелком у нее на запястья – я никогда раньше не замечал этой ниточки.

      – Зачем тебе эта ниточка, – спросил я и кивнул на красный узелок.

      – По этой ниточке я могу выйти от них, – сказала Ева.

      – Оттуда, где они думают? – зачем-то уточнил я.

      – Оттуда, где они думают, – подтвердила Ева.

      – А без ниточки что, не выйти?

      – Я не знаю, раньше я никогда не боялась оттуда не выйти.

      – Не боялась? – удивился я.

      – Нет, – просто подтвердила Ева.

      – А теперь боишься? – спросил я.

      – Теперь боюсь.

      – Почему?

      Ева посмотрела мне в самые глаза, склонила голову набок и ее волосы легли ей на плечо.

      – Ты и сам знаешь, – тихо сказал она.

      – Я знаю, – согласился я, – но мне надо услышать…

      Но Ева не дала мне договорить. Мне даже показалось, что она меня и не слушает, потому что она смотрела куда-то чуточку мимо, а глаза ее с каждой секундой становились все веселей и искристей. А потом она вдруг схватила меня под ребра да как защекочет.

      Как я боюсь щекотки! Но сейчас, не от щекотки даже, а больше от неожиданности я подскочил задницей на периле и взмыл вдруг в самые облака.

      Сам бы я так точно не смог. Что-то подхватило меня со спины под подмышки, подкинуло высоко-высоко, поймало, ловко перевернуло, очень знакомо эйкнуло и свесило меня с перилы в пустоту пересохшего озерца зажав в своих лапищах мои лодыжки – Женя-то тут откуда вдруг взялся?!

      Я барахтался и бил лодыжками об чугунную перилу, попробовал подтянуться наверх, но, конечно, этого я не смог и вдруг решимость выпутаться из Жениных лапищь покинула меня и я покорно свесился.

      А чего это я так рано сдаюсь, мне так вдруг обидно это стало и я строго приказал Жене:

      – Отпусти меня!

      Ну Женя и отпустил, озадачено эйкнув – с соображалкой у Жени всегда было туго. Женя отпустил меня, а я шмякнулся всем телом на дно озерца да так и закаменел. Все замерло, ни звука.

      Как же Жене легко победить меня, ничего-то ему для этого не надо, напрягаться даже не надо – так, одним пальчиком! А если он и новенькую также, раз и отнимет, ему ведь и это ничего не стоит. Отнимет – новенькую, которая только лишь стала Евой из новенькой, Еву, которой дал имя я – отнимет. А я не дам, не дам! Вот сейчас ты меня победил, а новенькую – не дам; сейчас – пожалуйста, а новенькую – нет. А пока – наслаждайся своей победой, Женя, но без меня – я умер и ты – мой убийца.

      Тишину разбил Женя, досадливо и разочарованно:

      – Эй, – протянул он.

      Смотри-ка кто это у нас тут разочарован! – ты думал, болван чугунный, что я что, полечу, что ли, когда ты меня отпустишь?!

      – Эй, – позвал меня Женя, а я ровным счетом ноль внимания на него.

      Лежу, умер.

      Я услышал топот Жениых