Думки. Апокалипсическая поэма. Том второй. Артём Рящев

тебя зовут.

      Ты – она. Ты полная противоположность, девочка. Девочка одного примерно со мной возраста, а вот насчет ангела – тоже неизвестно. У девочек вообще бывают ангелы или это у нас только так?

      Что ты такое из себя? – непонятно.

      Ты – самое необъяснимое и загадочное, но это к тебе и тянет, тянет со страшной силой это к тебе. Почему? Потому что ты красивая. Ты – красивая, такая красивая, что хочется все сокровища, награбленные мной в покоренных городах Старого и Нового света, положить к твоим ногам. Да что там сокровища! – бери и сами города, всю мою империю, простирающуюся от Греции до Индии забирай! Александрия и Мемфис, моя родная Пелла и смертный мой одр Вавилон, я кладу вас к ногам вашей госпожи! Падите на лицо свое и распростритесь перед ней!

      Я и не заметил как подполз к новенькой почти вплотную: натурально на заднице подшагал – вот как меня к ней тянет.

      Взгляд новенькой как бы сфокусировался из ниоткуда сюда. Она сняла руки с колен и скрестила их у себя на груди. Ее забавно розовые коленки освободились и мне ужасно захотелось накрыть их своими ладошами – разрешит? Я тихонечко положил одну ладошу на ее коленку, другую на другую – разрешила, разрешила и даже сделала вид что ничего и не заметила.

      – Ты красивая, – сказал я.

      Новенькая безразлично пожала плечьми:

      – Я знаю, – сказала она.

      Я удивленно посмотрел на нее, а она меня легко угадала и:

      – А что я должна была тебе сказать, спасибо?

      – Наверное, – предположил я.

      Новенькая улыбнулась:

      – Это ты должен сказать мне спасибо за то, что я красивая.

      Я согласно кивнул. Она, конечно, права и это я должен быть ей благодарен за ее красоту да только кажется, что обычно это бывает совсем не так и когда говоришь женщине, что она красивая, ожидаешь услышать в ответ благодарность. Так что я поспорил бы с новенькой, но она такая красивая, что спорить с ней совсем не хочется, а хочется только соглашаться с ней во всем – вот я и кивнул просто.

      Я заглянул ей прямо в ее не голубые и не серые и не ореховые глаза и спросил:

      – Как тебя зовут? – спросил я.

      – Ты уже спрашивал, – напомнила она.

      – Ты не ответила, – сказал я.

      – Нет, – подтвердила она и замолчала.

      Потом она спросила:

      – Зачем тебе так важно мое имя?

      – Я хочу всех знать по имени, – сказал я.

      – Зачем?

      – Понимаешь, у меня был друг, лучший друг, а теперь я и не помню как его зовут. И его не помню.

      – А что с ним?

      – Он задумался. Я ходил к нему и рассказывал, пусть он и задумался, а потом перестал и забыл и его имя, и его самого. Знаешь что?

      Новенькая вопросительно кивнула.

      – Я и свое имя забыл.

      – Забыл? – будто бы удивилась новенькая.

      Я порылся в голове в поисках своего имени, как делал это уже много раз – как меня зовут? Имя – его нет. Его нет, но как бы не совсем нет, будто осталось от него что-то неуловимое – пустота. Да, пустота – вот что от него осталось. От него и от много чего другого. Имя, как и много