Думки. Апокалипсическая поэма. Том второй. Артём Рящев

что-то шепчет тихонечко почти как про себя, время от времени тыкает кончиком пера в чернильницу, обстукивает его о ее край и снова пишет, и снова шепчет. Вдруг капеллан оторвался от письма, задрал голову и устремил свой взгляд куда-то туда, где противоположная от него стена встречается с потолком, и закаменел. Посидел так, посидел, вдруг ожил, почесал свой нос кончиком пера, снова потыкал в чернильницу, обстучал о ее край, тук-тук-тук, и снова пошел скрипеть: хрг-грм-трк. Так вот что это такое у него на носу: никакая это не муха, это он себе нос, оказывается, пером чешет, когда сочиняет свои гимны.

      Наконец капеллан вспомнил про меня: он поднял свои глаза, не отрываясь от письма. Ха, вот это трюк! Раньше я почему-то не замечал, чтоб он такого умел: капеллан как бы одновременно смотрел и на меня, и в бумажный лист, который он марал очередным своим гимном. Но это не выглядит так, будто бы он косит глазами в разные стороны или что-нибудь навроде, он именно умудряется одновременно смотреть сразу в два места – удивительное существо наш капеллан!

      – Слушай! – воскликнул капеллан и принялся декламировать, водя глазами от строчки к строчке по исписанному, но и не сводя глаз с меня в тоже время.

      Гимн был длиннющий, на несколько листов, а оканчивался он приблизительно таким трехстешием:

      Жизни начало не ведает страшную тайну конца

      Что полагается, то полагается

      Об остальном даже думать нельзя!

      – Нравится? – поинтересовался капеллан.

      – Хорошо сказано и тонко подмечено, – соврал я.

      – Анапест, – похвастался капеллан.

      Я, конечно, и сам ямба от хорея не отличу, но мне вдруг захотелось поспорить с капелланом:

      – Амфибрахий, – говорю, – да еще и хромой какой-то.

      Хромой амфибрахий почему-то очень понравился капеллану, он аж засиял.

      – А что, так бывает, – как-то даже застенчиво спросил капеллан, – чтоб хромой?

      Ну уж я не стал его расстраивать:

      – Бывает, конечно, – говорю, – и вот его блестящий пример, – и на бумажечку, что лежит перед капелланом, показываю.

      – Великодушно благодарю, – осклабился капеллан и кивнул, вроде как поклонился.

      Лицо капеллана вдруг резко переменилось, будто бы он о чем-то вспомнил.

      – Я вот зачем тебя звал, – выпалил он.

      Капеллан хлопнул своей фальшивой рукой по столу, отчего перо заправленное в ее деревянные пальцы вылетело и шлепнулось на замаранный каракулями лист бумаги капнув на него размашистой кляксой, соскочил со стула, обошел стол и встал вплотную ко мне, почти носом к носу. Он схватил за пуговицу мою рубаху, подтащил меня за нее еще ближе к себе да так и закаменел, только глаза его, колокола его бьют где-то со мною рядом и на мне все никак сфокусироваться не могут.

      Наконец глаза капеллана успокоились и уткнулись мне куда-то под кадык.

      – Вы мне тут, – сказал он тихо, будто боялся, что кто-то кроме меня его услышит, – с безымянной этой… – он замялся.

      – С