Иерусалимский вокзал. Григорий Люксембург

тюрьма.

      ПАТРУЛЬ

      А в Газе что ни день цветет мимоза,

      И кофе у арабов на усах.

      Мой хрупкий век, свалившийся с обоза, -

      Такая грусть в твоих глазах…

      С меня дождями первородство смыло,

      Не различить, где Тора, где Коран.

      Сидит Агарь и кормит Исмаила,

      И вспоминает Ханаан.

      И кажется, кого-то узнавая,

      Она взглянула сукой на солдат;

      А камень, надо мною пролетая,

      Шепнул на ухо:

      – Он твой брат!

      ***

      Арабы в кальсонах

      Шатаются в Газе.

      Тут били Самсона

      За блуд и проказы.

      И всюду рассказы

      О смерти героя.

      Уходим из Газы

      И нет нам покоя.

      ***

      Нам кажется, что осенью война.

      Храни нас, Бог, в любое время года!

      Но страха трехэтажная волна

      Снесла покой, как мачту с парохода.

      Мир был задуман, как великий храм,

      Где обувь оставляется у входа.

      И дождь струит по голым животам…

      Храни нас, Бог, в любое время года!

      Я жду войны. Я к ней уже привык.

      И только шрамы, как уста урода,

      Трещат по швам, освобождая крик:

      Храни нас, Бог, в любое время года.

      ***

      Черноглазая Газа

      Очарует туриста.

      От тюрьмы до базара

      Метров триста.

      Просит нищий на свалке

      Пулю в лоб или хлеба,

      Проклинает солдата

      И апрельское небо.

      ***

      Вздымая горбатые спины,

      Из тьмы обветшалых шатров

      Рабами бредут бедуины

      На зов городских петухов.

      Как будто тысячелетья

      За чашечкой кофе

      В шатрах

      Мудрили они над мечетью

      В бездонных синайских песках.

      А церковь им не по карману.

      Хранит их Господь про запас:

      Они по великому плану

      Заменят когда-нибудь нас.

      И в поисках третьего Храма,

      Взлетев на последний виток,

      Сказал я:

      – В шатры Авраама

      Верни нас, единственный Бог.

      Пусть целую вечность продлится

      Молчанье в дырявом шатре.

      И время –

      Хищная птица –

      Устало кружит по жаре.

      ПЕСНЯ СОЖЖЕННОГО ТАНКИСТА

      Друзьям из моей батареи, убитым в войну Судного дня

      Ни ветра, ни птичьего свиста…

      О, Господи, Шма, Исраэль!

      Живыми сгорают танкисты

      За свой соловьиный апрель.

      Я знаю, что танк не Освенцим

      И в танке не стыдно сгореть,

      Но замерло заячье сердце,

      Почуяв геройскую смерть.

      Заклинило намертво люки.

      Нам больше не видеть небес.

      О, Господи! Где ж Твои руки?

      Мне жалость нужна позарез.

      Я помню, что сзади Кинерет,

      А слева – Хермона хребет,

      И жаль, что никто не поверит,

      Что был я – и вот