Укус анаконды. Наталья Евгеньевна Ильюшенкова

ступени милицейской иерархии и должны, по крайней мере, иметь юридическое или хотя бы высшее образование. А у противной девицы на лбу едва ли вырисовывались десять классов…

      Протокол писали долго, девица все переспрашивала то у Силаева, то у Коробкова, как и что правильно писать. Два раза Анна даже не выдержала и сама подсказала ей кое-что из правил русского языка, поскольку девица-дознаватель не могла правильно сложить слова в предложения. На второй раз Анна даже не удержалась от очередной язвы и сказала:

      – А если, сударыня, будете писать слово «облигация», то не повторяйте ошибок известной Маньки – облигации и не пытайтесь писать с буквы «а», – и тут же прикусила язык, поскольку девица-дознаватель так злобно сверкнула на нее глазами, что Анна поняла сразу: если посадить или не посадить ее в тюрьму будет зависеть от этой ощипанной девицы, то посадят как дважды два!

      Наконец ей прочитали протокол, где ее назвали женщиной возраста тридцати пяти-сорока лет (это, решила Анна, злобная дознавательница специально прибавила ей лет) и среднего телосложения (тут, слава Богу, переврать было трудно, ни на тощую, ни на полную Анна явно не тянула)… Протокол она подписывать отказалась, подписали обе понятые, их паспорта почему-то однако же оказались в кармане у одного из оперативников… Все это Анна подмечала цепким взглядом журналиста и уже в уме составляла план статьи о своем задержании.

      Потом начался осмотр сумочки. И в это время зазвенел мобильник. Это был муж.

      – Ну что там у тебя?

      – Не знаю, вот осматривают сумку. Деньги вытряхнули. Сергей звонил…

      – Я знаю. Ничего не говори и ничего не подписывай!.. Да-а-а, дела… Кто же тебя сдал-то? Ну ладно, скоро узнаем.

      – Как Ваня?

      – Ваня волнуется, он понял из нашего разговора, что ты в полиции и заплакал.

      При упоминании о сыне, да еще заплакавшем, у Анны на глаза стали наворачиваться слезы. «Сволочи! Скоты! Вот выберусь отсюда, я вам всем покажу! За слезы моего сына!» Анна все еще была уверена, что произошло какое-то недоразумение и что ее задержали вместо, например, Кириллова, провернувшего какую-нибудь сделку с Литровским, а деньги ей Вася зачем-то спешно спихнул, может, чтобы спрятать… Но говорить об этом оперативникам она не стала, поскольку никогда в своей жизни не заложила и не предала ни одного человека, даже такого противного, как смазливый Вася – Промокашка, который, между прочим, тоже не сделал ей ничего плохого.

      – Успокой его, скажи, что я скоро приду… Да, ты Чумнову позвонил?

      – Конечно, сразу! Он в шоке, сказал, будет звонить начальнику полиции…

      – Хорошо, давай еще потом созвонимся…

      Анна видела по лицам присутствующих, что им не нравится, что она вот так свободно при собственном задержании разговаривает по телефону, но сделать они ничего не могут: как-никак, а она журналист, и вырвать у нее из рук телефон никто не решался…

      Наконец из сумки достали пачку потных купюр, которые Анна просто пихнула в боковой кармашек, выходя