Приключения обезьяны (сборник). Михаил Зощенко

окнах…

      – Чего-с?

      – Нет, я так. Трудящиеся, говорю, потом кушать будут. После мух… Дайте-ка мне того… полфунтика чайной…

      Дровишкин помялся у дверей, положил колбасу в карман и вышел из лавки.

      «Нет, – подумал он, – о мухах нельзя – мелко. Нужно взять что-нибудь этакое крупное. Какое-нибудь общественное явление. Факт значительный».

      Но ничего значительного Дровишкину не приходило в голову. Даже люди, проходящие мимо него, были самые обыкновенные люди, совершенно непригодные для замечательной статьи.

      Настроение у Дровишкина упало.

      «О погоде, что ли, написать? – уныло подумал он. – Или про попа, что ли…»

      Но, вспомнив, что поп приходится дальним родственником жены, махнул рукой и пошел к дому.

      Дома, закрывшись в своей комнате, Дровишкин принялся писать. Писал он долго. И когда кончил – уже начинало светать.

      Разбудив жену, Дровишкин сказал:

      – Вот, Веруся, послушай-ка. Я хочу знать твое мнение. Это явление из жизни…

      Дровишкин сел против жены и стал читать глухим голосом. Статья начиналась туманно, и смысл ее даже самому Дровишкину был неясен, но зато конец был хлесткий:

      «И вместо того, чтобы видеть перед окнами ландшафт природы, трудящиеся порой лицезреют перед глазами мокрое белье, которое повешено для просушки. За примером ходить недалеко. Не далее как сегодня, вернувшись после трудового дня, я увидел вышеуказанное белье, среди которого были и дамские принадлежности, и мужское исподнее, что, конечно, не отвечает эстетическим запросам души.

      Пора положить этому предел. То, что при старом режиме было обычным явлением, того не должно быть теперь».

      – Ну как? – спросил Дровишкин, робко взглянув на жену. – Хорошо?

      – Хорошо! – сказала жена. – Только, Коля, ты про какое белье говоришь? Это ведь наше белье перед окнами…

      – Наше? – охнул Дровишкин.

      – Ну да. Не узнал? Там и твое исподнее.

      Дровишкин опустился перед женой и, уткнувшись носом в ее колени, тихонько заплакал.

      – Верочка! – сказал Дровишкин, сморкаясь. – Кажется, все у меня есть: и слог красивый, и талант, а вот не могу… И как это пишут люди?

      Последнее Рождество

      Давненько я не праздновал Рождества.

      В последний раз это было лет семь назад.

      Перед самым Рождеством выехал я к своим родным в Петроград. Мне не повезло: на какой-то пустяковой станции пришлось ночевать. Поезд опаздывал часов на двенадцать.

      А станция была действительно пустяковая – не было даже буфета.

      Сторож, впрочем, хвалился, что буфет «обнакновенно есть, но покеда», по случаю праздников, – нет. Утешение было среднее.

      На этой станции нас, горемычных путников, было человек двенадцать. Тут был и какой-то купец-рыбник с бородой, два студента, и какая-то женщина в старомодной ротонде, с двумя чемоданами, и прочий неизвестный мне люд.

      Все покорно сидели за столом в маленькой зальце, и только в купце бушевала злоба. Он вскакивал из-за стола, бежал в дежурную, и нам было слышно, как голос его злобно