Я мог бы остаться здесь навсегда. Ханна Гальперин

развернулся лицом ко мне, все так же сжимая мою ступню в ладонях.

      – Ладно. Поверю тебе на слово.

      Снег шел всю ночь, и утром за окном было белым-бело. Мы проспали всего пару часов, но, проснувшись, я так и кипела энергией. Питеру скоро нужно было уезжать в аэропорт. Я перевернулась на бок и обнаружила, что он уже сидит в толстовке на краю кровати.

      – Доброе утро, Лея!

      – Доброе утро!

      Пока я одевалась, он заправил постель.

      – Хочешь кофе? – Он тронул мое запястье.

      – Нет, спасибо.

      Мы вышли к машине, я села вперед и стала смотреть, как он счищает снег с лобового стекла. Питер был в черной лыжной куртке, бордовой шапочке, а перчатки не надел и шарф на шею не повязал. Такое серьезное лицо… Интересно, о чем он думает? Может, о предстоящей поездке домой или о матери? Или о прошлой ночи? Или о своей бывшей? А может, он просто замерз и хочет поскорее очистить стекло.

      Наконец, забравшись на водительское сиденье, он сказал:

      – Черт, печку забыл включить. Прости.

      – Все нормально.

      Уже у самого дома я спросила:

      – Хочешь, дам тебе ту книгу?

      – Конечно, буду рад.

      Я сбегала в квартиру за книгой и вернулась в машину.

      – Она мне дорога, так что верни, пожалуйста. Но страницы можешь загибать, я на такое внимания не обращаю.

      Питер пробежал глазами аннотацию.

      – Не терпится прочесть. Не волнуйся, я аккуратно. – Он поднял на меня свои печальные глаза. – Ну что, до декабря?

      – До декабря, – кивнула я. – Хороших праздников.

      Мы быстро поцеловались в губы.

      До моего отъезда оставалось еще три дня. Сокурсники уже отправились по домам. Я боялась включать телефон – а вдруг там опять миллион сообщений от Чарли? Но в итоге оказалось, что за все утро написал мне только папа:

      С нетерпением ждем тебя на индейку. Ты в среду прилетаешь? Во сколько рейс?

      Я лежала и пыталась читать, но никак не могла сосредоточиться. Досмотрела тот выпуск «Холостяка», что мы начинали с Чарли. А потом меня одолели мысли. Я, должно быть, просто ужасно с ним поступила. Вон как сама мучилась от ревности, увидев в Фейсбуке его фото с бывшей. А ведь это снимки столетней давности. У меня аж голова закружилась, а каково бы мне было узнать, что он встречается с кем-то еще? Как больно, как унизительно!

      Я снова нашла те фотографии, словно желая доказать себе, что ревность – чувство сильное и мучительное. И, разглядывая их, поняла кое-что. Чарли на этих снимках вовсе не был похож на психа, способного строчить километровые сообщения. Нет, он был точь-в-точь как парень, с которым я сидела в «Усталом путнике», парень в очках и разноцветной флисовой толстовке, который вез меня домой ясным октябрьским утром. Я отлично помнила, как меня тогда к нему тянуло.

      Понять, что я нравлюсь Питеру, можно было лишь по мимолетным улыбкам. Они словно на миг приоткрывали окошко в его душу. Возможно, однажды он меня и полюбит. А возможно, это просто такая попытка заткнуть мной пустоту в его сердце.

      Зато Чарли весь нараспашку.