Русские бабы на молитве. Елена Крюкова

пред острой сталью.

      А мы идём – мы с Ним. И мы поём:

      «Осанна в Вышних…» И Благословенный

      В себе свет предстоящего несём

      Уже над бездной…

      «Когда седьмую сорвут печать…»

      Когда седьмую сорвут печать,

      и я устану всем отвечать

      за то, что сделала не сама,

      То Бог покажет, чья есть вина.

      Когда, когда все войска во тьму

      уйдут, я дочь свою обниму,

      подранка с гвоздиками в руках.

      И отпадёт навь беды как прах.

      Мы кошек всех в постель соберём,

      как в детстве, самом глупом, вдвоём.

      Пересчитаем, усадим в ряд

      и будем сказки для них читать.

      Мы станем вечными с ними, здесь,

      ведь девять жизней у каждой есть.

      А семью девять – почти что полк.

      И нас укроет крылатый Бог,

      что выше неба, светлей всего.

      И нарисует мне дочь Его.

      Ягнёнок Пиросмани

      Рисует мир художник Пиросмани.

      Плывёт к нему небесная звезда.

      Ягнёнок воду пьёт из Иордани.

      И плещется о край земли вода.

      Есть пауза, как смерть, между мирами.

      Кромешность ночи на пути к мечте.

      Стоит невеста с белыми цветами

      В наряде подвенечном и в фате.

      Горит букет в её руках наивный.

      Она взошла из тьмы на этот холст.

      А что с ней было в жизни? Мы не знаем.

      Поют грузины, поднимая тост.

      Нико рисует, словно он ребёнок.

      Вся жизнь его сквозь пальцы протекла.

      Пьёт из реки заклания ягнёнок.

      Стоит невеста, статна и бела.

      И повторится это через годы —

      С ягнёнком рядом надмогильный крест.

      Так кротость жертвы светлой и тяжёлой

      В глазах ягнёнка можно разглядеть.

      «Не колокол, а чугунок…»

      Не колокол, а чугунок.

      Не купол, а шатёр дырявый.

      Под ним пророчество пророк

      Старухам шепчет не для славы —

      Для оберега, для мольбы,

      От бед, от сотоны поганой.

      Хоть смертны мы, но есть сады —

      Над нами всеми, осиянны.

      И возле храма бьют ключи.

      Затем таинственно и свято

      То место. И служенья чин —

      Он вещим сном свечей объятый.

      Вот стукнет ветер в чугунок,

      И свет пронзит всех нас звездами

      Сквозь чёрный древний потолок,

      Где царство неба всё – над нами.

      А мы – старухи именин:

      В нас страхи струпьями набрякли.

      Боимся, но уже храним

      Свет меж ладоней в клочьях пакли.

      Тропою узкой через лес

      Мы шли под синими дубами

      В сад пробуждений и чудес

      Косматыми, в звездах, снегами.

      Гундось же, седенький пророк,

      Бог знает чем в лесу хранимый;

      Шатром, над коим, одинок,

      Жив