Человек из СССР. Пьесы 1927–1938. Владимир Набоков

женщина, как я, увлеклась именно тобой. Ты не думай, это не любовь, это только увлечение. Когда мне надоедает любовник, я бросаю его, как увядший цветок. Но сегодня ты мой, ты можешь меня любить сегодня. Отчего ты молчишь?

      Кузнецов. Забыл реплику.

      Марианна. Несносный какой! Ты… ты… Я просто не знаю, кто ты. Ты ничего не хочешь рассказать про себя. Погоди, постой же… Милый мой… Слушай, Алек, почему ты не хочешь, чтобы я переехала к тебе в отель? Ведь мы и так встречаемся только там. Алек?

      Кузнецов. Давайте-ка, Марианна Сергеевна, условимся раз навсегда – никаких вопросов.

      Марианна. Ну не буду, не буду. Только я не понимаю – почему?

      Голоса за дверью. Затем Ольга Павловна вводит Евгению Васильевну Ошивенскую, сзади следует сам Ошивенский. Евгения Васильевна – старая дама, полная, вся в черном, глаза немного навыкате.

      Ольга Павловна. Тут хотят к вам перекочевать, Марианна Сергеевна.

      Ошивенский. Мы только взглянуть на вас. Ручку пожалуйте.

      Ошивенская. Очень вам к личику это платьице, Марианночка.

      Марианна. Вот это – муж Ольги Павловны…

      Ошивенский (сухо). Честь имею.

      Марианна. Да что я… Вы ведь, кажется, уже знакомы. Садитесь, дорогая Евгения Васильевна. Вот сюда. Ольга Павловна, вы не хотите похозяйничать за меня? Я так плохо хозяйничаю. Садитесь, пожалуйста, господа.

      Тем временем вошла горничная с подносом. На подносе кофейник и чашки. Ставит («Bitte…»[8]) и уходит.

      Ошивенская (Марианне). Как вы поживаете, душенька? Все фотографией занимаетесь?

      Ошивенский. Ах, Женя, как ты всегда путаешь! Это называется: съемки. Кинематографические съемки.

      Ошивенская. Коммунистов, говорят, изображаете?

      Марианна. Возьмите же пирога! Ольга Павловна, разрежьте. Да, это очень интересный фильм. Конечно, о нем трудно еще судить, так как он снимается (…пожалуйста…) по кусочкам.

      Ошивенский. Спасибо, кусочек, так и быть, возьму. (Он поглядывает на Кузнецова, который с чашкой отошел к кушетке в левом углу.) И зачем этих мерзавцев изображать!

      Ольга Павловна. Виктор Иванович, как поживает ваш кабачок?

      Ошивенский. А вы, Ольга Павловна, зачем разговор меняете? Я повторяю: этих господ нужно душить, а не выводить на сцену.

      Ошивенская. Я бы Троцкого своими руками задушила.

      Марианна. Конечно, искусство выше политики, но они всё осквернили – красоту, поэзию жизни…

      Ошивенская. У них, говорят, какой-то великий поэт есть – Блок или Блох, я уж там не знаю. Жидовский футурист. Так вот они утверждают, что этот Блох выше Пушкина-и-Лермонтова. (Произносит как «Малинин и Буренин».)

      Ольга Павловна. Господь с вами, Евгения Васильевна. Александр Блок давно умер. А главное-

      Ошивенская (спокойно плывет дальше). Да в том-то и дело, голубушка, что он жив. Это нарочно врут. Вот как врали про Ленина. Было несколько Лениных. Настоящего убили в самом начале.

      Ошивенский (все поглядывая налево). От этих мерзавцев всего можно ожидать. Простите… Ольга Павловна, как имя-отчество вашего…

      Кузнецов.

8

«Пожалуйста…» (нем.)