Берег Утопии. Том Стоппард

Ах да. Вот где я вас видела. Извините, ради Бога. До свидания, господин Белинский. Мы завтра уезжаем домой. (Уходит.)

      Входит Шевырев, направляясь к Чаадаеву.

      Белинский (сам себе). Дурак!

      Шевырев неуверенно задерживается, в удивлении. Белинский приходит в себя.

      Профессор Шевырев! Я Белинский. Я посещал ваши лекции по истории русской литературы.

      Шевырев (с сарказмом). Вы ошибаетесь, милостивый государь. У нас нет литературы.

      Белинский ретируется, в то время как Шевырев подобострастно приближается к Чаадаеву.

      Я полагаю, что имею честь говорить с Петром Яковлевичем Чаадаевым. Позвольте выразить мое восхищение вашей книгой…

      Чаадаев. Моей книгой?

      Шевырев. “Философические письма”.

      Чаадаев. А-а. Благодарю вас. Я не знал, что ее опубликовали.

      Шевырев. Тем не менее это не помешало ей приобрести множество почитателей… из которых мало столь же восторженных, как… (кланяется). Шевырев, Степан Петрович, профессор истории словесности Московского университета. (Достает из кармана кипу исписанных листов.) Мой экземпляр первого письма, сударь, – лишь несовершенная копия оригинала.

      Чаадаев. Позволите взглянуть? (Коротко смотрит.) Нет, не тянет и на это. Я писал по-французски. Я писал, между прочим, что мы, русские, не принадлежа ни к Востоку, ни к Западу, остались в стороне от других народов, стремившихся к просвещению. Возрождение обошло нас, пока мы сидели в своих норах. И вот мои слова… будто свидетельство минувших веков, до изобретения печатного станка.

      Шевырев. Да, книга сложная с точки зрения публикации. Именно в связи с этим я и обращаюсь к вам. Нескольким сотрудникам университета было выдано разрешение на публикацию литературного журнала под названием “Московский наблюдатель”… И мы с огромным удовольствием преподнесли бы “Философические письма” читающей публике. (Молчание.) Если вы удостоите нас такой чести. (Молчание.) Вопрос, конечно, в том, как провести текст через цензуру. (Молчание.) Это вполне возможно, я уверен, только надо изменить одно или два слова. (Молчание.) На самом деле два. (Молчание.) “Россия” и “мы”.

      Чаадаев. “Россия” и “мы”.

      Шевырев. “Мы”, “нас”, “наше”… Они вроде красных флажков для цензора.

      Чаадаев. А вместо них… что же?

      Шевырев. Я бы предложил “некоторые люди”.

      Чаадаев. “Некоторые люди”?

      Шевырев. Да.

      Чаадаев. Оригинально.

      Шевырев. Благодарю.

      Чаадаев (пробует вслух). “Некоторые люди, не принадлежа ни к Востоку, ни к Западу, остались в стороне от других народов… Возрождение обошло некоторых людей… Некоторые люди сидели в своих норах…” (Возвращает страницы.) Вы позволите мне подумать над вашим предложением?

      Шевырев пятится с поклоном. Спешно входят Александра и Татьяна, возбужденно переговариваясь.

      Татьяна. Бедная Натали.

      Александра. Она уступила его из любви!

      Они торопливо уходят.

      Чаадаев. Чудесно… чудесно…

      Во время перемены картины Любовь проходит через сцену в танце сама