Возлюби ближнего своего. Эрих Мария Ремарк

Ты профессиональный арестант?

      – Очень плохо, – повторил поляк. – И так мало…

      – О Господи! – проговорил лысый в углу. – А у меня в чемодане осталась жареная курица. Когда же они нас наконец выпустят?

      – Через две недели, – заметил Штайнер. – Это обычное наказание для эмигрантов, у которых нет паспортов. Иисус Христос, я правильно говорю? Ты ведь знаешь эти дела!

      – Две недели, – подтвердил поляк. – Или еще больше. Кушать дают очень мало. Очень плохо. Жидкий суп.

      – Вот, черт подери! Курица тем временем сгниет. Лысый застонал. – Первая курочка за два года. Копил, откладывал гроши. Думал, съем сегодня в обед.

      – Подавите свои страдания до вечера, – посоветовал Штайнер. – Тогда вы сможете предположить, что уже съели свою курицу. Вам станет намного легче.

      – Что?! Что за ерунда? – Лысый явно расстроился.

      И это по-вашему одно и то же? Вы просто болтун! Ведь все равно выходит, что я ее не съем. Кроме того, я мог оставить себе ножку на завтрак.

      – Тогда дождитесь утра.

      – Меня бы это не очень огорчило, – вмешался поляк. – Никогда не ем кур.

      – Конечно, тебя бы это не огорчило! Ведь у тебя в чемодане никакой жареной курицы нет, – проворчал мужчина в углу.

      – Даже если бы и была, все равно! Никогда их не ем! Терпеть не могу курятину. Меня от нее тошнит! – Поляк разглаживал бороду и казался очень довольным. – Совсем бы не огорчился. Подумаешь, курица.

      – Вот заладил! Да тебя ведь никто и не спрашивает! – с досадой воскликнул лысый.

      – Хоть ты мне сейчас подай курицу… Не притронусь к ней! – торжествующе объявил поляк.

      – Господи ты Боже мой! Видали такое! – Обладатель курицы в чемодане горестно прижал ладони к глазам.

      – Раз у него водятся жареные куры, значит, с ним ничего не случится, – сказал Штайнер. – А у нашего Иисуса Христа прямо-таки куриный иммунитет. Он презирает кур так, как Диоген презирал комфорт. Ну а если курочка в бульоне?

      – Тоже нет! – твердо ответил поляк.

      – А цыплята-паприка?

      – Вообще никаких кур! – поляк сиял.

      – С ума сойти! – взвыл измученный владелец курицы.

      Штайнер обернулся.

      – Скажи, Иисус Христос, а как ты насчет яиц? Куриных яиц?

      Сияние прекратилось.

      – Яички, да! Очень люблю! – По бородатому лицу пробежала тень смутного томления. – Четыре штуки, шесть штук, двенадцать штук… шесть всмятку, остальные – глазунья. С жареной картошечкой. С жареной картошечкой и шпиком.

      – Не могу больше слушать! Распните на кресле этого прожорливого Христа! – завопила «курица в чемодане».

      – Господа, – раздался приветливый басистый голос, в котором послышался русский акцент. – К чему столько волнений из-за какой-то иллюзии. Мне удалось протащить сюда бутылку водки.

      Русский откупорил бутылку, отпил из нее и передал Штайнеру. Тот сделал глоток и подал ее Керну. Керн отрицательно покачал головой.

      – Пей, малыш, – сказал Штайнер. – Это тоже надо уметь. Придется поучиться.

      – Водка –