Он и Я. Елена Тодорова

отец понижает голос, и следующие его слова, как ни пытаюсь, разобрать не получается.

      – Что скажешь?

      – Неожиданно, – теперь и Тарский звучит тихо, как будто в самом деле удивление испытывает.

      – Никому больше дочь не доверю.

      Да к чему он это говорит? Что такое происходит?

      – Кто именно вам эту идею предложил?

      Может, я от непонимания слишком сильно фантазировать начинаю, но мне кажется, что в голосе Тарского сквозит какое-то напряжение.

      – Из органов. Отставной. Подполковник Рязанцев. Помнишь такого? – сыплет папа непонятной для меня информацией. Впрочем, реакция Таира тоже остается загадкой. Кажется, он молчит. – С документами обещал помочь. Не какую-то липу подвальную, все по высшему разряду…

      – Понятно.

      Оба замолкают. Устанавливается странная тишина. Как ни хочется знать больше, под дверью сидеть дольше нельзя. Бегу на кухню, в надежде, что кто-то из них появится следом.

      Не дай Бог, отец все же надумал меня куда-то сплавить, буду протестовать!

      Близится вечер. Ни Тарский, ни папа из кабинета не показываются. Иван просит Алевтину отнести им ужин, вот и все вести. Ухожу из кухни ни с чем. Располагаюсь в библиотеке, пытаюсь читать, но ничего не идет. Беспокойство закручивает в сознании какие-то мудреные петли предположений и мало-мальски вероятных догадок.

      Когда же меня находит Иван и сообщает, что отец вызывает к себе, волнение усиливается. Иду, словно по песку ступаю. Не ощущаю твердой поверхности, как будто опору теряю. Голова кружится. Не хватало только грохнуться без сознания.

      Вхожу без стука. В ожидании неприятных новостей так на пороге и замираю. На Тарского зачем-то смотрю. Дурочка, рассчитываю, что он заступится.

      «В таком плане не рассматривал…»

      Едва скрывая обиду, отворачиваюсь. Вымещаю эмоции на отце.

      – Я никуда не поеду, – в голосе нет уверенности. Приходится дожимать вдогонку: – Не поеду!

      – Сядь, – требует папа прохладным тоном.

      – Зачем?

      – Я сказал, сядь!

      Он редко повышает на меня голос. Как правило, отмахивается, просит оставить его в покое, рассказывает о том, сколько у него без меня забот, отделывается нелепыми шуточками и впоследствии все мои выбрыки на тормозах спускает.

      Сейчас же этот демонстративный гнев пугает меня до чертиков.

      Подчиняясь, вполне сознательно подбираюсь к Таиру. Он у окна стоит, а я занимаю ближайший к нему край дивана.

      – Приглуши эмоции и послушай меня внимательно, – произносит отец, пригвоздив меня взглядом. – Я тебе добра желаю. Уберечь хочу, понимаешь?

      – Понимаю, но…

      – Никаких «но» быть не может! Вариантов не осталось, – вздохнув, отворачивается.

      Заявляет о заботе, а мне кажется, я раздражаю его как никогда сильно. Очевидно, не настолько, чтобы позволить меня пристрелить. Как бы там ни было, чувствую, что решение ему действительно непросто далось.

      – Что это значит? Что? – на Тарского смотрю. На его лице вообще никаких эмоций не отражается. – Говорите уже!

      – Через